начало здесь.

— Ой, да вот же мои трусы! Оказывается, мы совсем не далеко от машины отошли. А вот и бюстгальтер. Мне что-то надоело купаться, я устала. Отвези меня домой.
Она действительно устала. Снова забралась ко мне на плечи, в этот раз уже в купальнике, и уснула, пока я шел к стоянке. Щекочу ей пятку, и она просыпается.
—  Отпусти мою пятку, огромный садист. Отпусти!
Пятка у нее мягкая и ухоженные пальчики на ноге смешно шевелятся, если эту пятку щекотать. Потом она вновь засыпает в машине (не только пятка, а вся Фортуна, целиком).
— Слушай, птеродактиль, следующий раз после вечерней смены поедем на Мертвое море. Чего-то захотелось мне солененького.
— Солененьким я могу тебя побаловать в любом месте, зачем же на Мертвое море тащиться?
Вот чертовка маленькая, хорошо еще, что в пах не попала. На Мертвое море я ездить не люблю. Не то чтобы езда по горному серпантину для меня представляет особую проблему. Вовсе нет. Но когда едешь по ашкелонской трассе к Средиземному, то вторая рука у меня свободна. Чего там рулить, дорога прямая, от встречной полосы отделен бетонной стеной, ни один придурок на мою полосу не выскочит, свет фар отсвечивают отражатели по краям дороги. Прелесть, ночью машин мало, едешь как в трубе, одной руке на руле — более чем достаточно. Значит — вторая, правая, рабочая — свободна. Справа сидит Фортуна. Быстро ездить я не люблю, едем спокойно.  Правая рабочая рука находит живот Фортуны и аккуратно расстегивает пуговицу рядом с юбкой. Края кофточки раздвигаются и ладонь ложиться на плоский живот. Где-то тут должен быть пупок, в котором висит замысловатая сережка. Чувствуя своим животом мою руку, Фортуна задерживает дыхание. Невольно вспомнила, наверное, как я, не подумав, потянул сережку, и ей было больно. Пупок она проткнула совсем недавно, и травмированное место еще болезненное. Ничего, я аккуратно. Сначала ненадолго ладонь опускается вниз, под юбку, проверить, на месте ли мелкие кудряшки. Так, трусики. Слава Богу! Вот они, родимые, на месте. Потом плавно и медленно в сторону тяжело раненного сережкой пупка… Черт!! А это что еще за металлоконструкции под кофточкой моей возлюбленной? Цепь какая-то, что ли? Ну да, качественная такая цепь. На такой цепи можно кавказскую овчарку держать. Хм. Обнаженное женское тело менее сексуально, чем тоже тело украшенное разного рода аксессуарами. Одно дело просто сжать обнаженную женскую грудь, Совсем другие ощущения, когда сделать это, найдя ту же самую грудь в замысловатых кружевах. Аксессуар сексуален только в том случае, если мужчина не осознано воспринимает его как некий фактор, мешающий женщине двигаться, оборонять себя, а главное, убежать. Почему юбка сексуальнее, чем брюки? В юбке, особенно длинной, попробуй убеги. Высокие каблуки зрительно удлиняют ногу? Правильно. Но главное, бежать в них неудобно. Ожерелья на шее, браслеты на руках… Красиво, правда? Ожерелье на шее — это декоративный ошейник. С ошейником на шее, куда она убежит? Да и передвигаться так удобно, перестает слушаться — можно натянуть поводок, очень удобно. Ведь первобытные люди были кочевниками. Все, кто гулял хоть раз с собакой, не могут со мной не согласиться. А браслеты на руках — это декоративные наручники. Когда руки связаны, не только трудно сопротивляться, бежать тоже неудобно. Да и ошейник на тонкой девичьей шее вещь опасная. Можно задушить, а можно и сломать позвоночник. Повешенные, кстати говоря, чаще умирают от перелома первого шейного позвонка (так называемый атлант), чем от удушья. Брести с женщиной, у которой связаны руки, гораздо спокойнее. Во-первых, в этом случае она совершенно беспомощна, спокойно за тобой идет и, при желании с ней можно сделать все, что угодно. А во-вторых, в любом случае никакой сколько-нибудь серьезной травмы она не получит, даже если веревка резко натянется. Максимум упадет, ничего страшного. И еще одно. Возбужденному больному в психбольницах ограничивают руки в движениях (надевают смирительные рубашки с длинными рукавами, рукава завязывают на спине — руками не пошевелишь). Это делают не только для того, чтобы буйный братан не дрался. Это сильное успокоительное средство. Человек, когда он ограничен в движениях, особенно рук, он успокаивается, становиться апатичным. Если в течение нескольких часов у женщины (впрочем, как и у мужчины) были связаны руки, сопротивляться нет никаких душевных сил. Поэтому браслеты, как средство обольщения мужчины, широко распространены и действуют безотказно.
Или подвязки на чулках. В чулках главное не сами чулки, колготки не особенно сексуальны. Другое дело, когда женские бедра чем-нибудь перетянуты... Тут да, это бьет мужчину наповал, а почему? А потому что если женщина сжимает ноги, то, что с ней можно сделать? Можно ее бить, пока она не станет послушной. Но психически здоровому мужчине ударить любимую женщину крайне неприятно. Невозможно  практически. Это общее правило для всего животного мира. Кобель скорее позволит сучке себя укусить, чем проявит по отношению к ней какую-то агрессию. Садизм — это извращение, которое безжалостно выбраковывалось естественным отбором. Если свою самку не беречь, то она умрет и не вырастит потомство. Садизм, как и гомосексуализм, к примеру, существуют, но исключительно как психические отклонения. Так что бить сжавшую ноги женщину — это не наш метод. Она лежит перед тобой, ее руки связаны, но, если ее ноги прижаты одна к другой, то и выхода нет? Как же! Можно привязать к ее бедрам веревки и силой раздвинуть ей ноги. Боли при этом она не испытает, так что запрет на садизм в моей психике эту акцию пропустит. Попробуйте где-нибудь на пляже завязать своей любимой любую веревку на бедрах. Или хотя бы на голени (носки, гольфы). Как, стало сексуальнее? То-то же.
Да-а, что я глубоко в первобытно-общинный строй погрузился. И цепь на ней узкая, плотно к талии прилегает. Наверное, ей даже дышать мешает. Бля-ядь! Аж в голову ударило. «Мужчина при дыхании больше пользуется диафрагмой, у него при дыхании вздымается живот. Женщина осуществляет вдох больше межреберными мышцами, и, соответственно, у нее при дыхании вздымается грудь. Талию перетягивают не только для того, чтобы ее подчеркнуть, но и для того, чтобы живот не шевелился, а грудь трепетно вздымалась. Да и если ей дышать тяжело, куда же она убежит?» — думаю я, а сам резко сворачиваю с трасы на какой-то проселок. И тут же съезжаю с проселка и торможу возле каких-то деревьев. Выскакиваю из машины, подбегаю к двери, возле которой сидит Фортуна, аккуратно, но быстро вынимаю девушку из машины, расстегиваю ей пуговицы на рукавах и снимаю блузку. Помогаю расстаться с юбкой. Трусики долой, они нам не к чему. Открываю заднюю дверь, кладу тонкое длинное тело спиной на заднее сидение…
— Может быть, ты, кашалот, тоже хотя бы шорты снимешь?
— Устами невинного младенца женского пола глаголет истина. Наваливаюсь на нее с такой жадностью, как будто… Даже и сравнить не с чем. Судя по запаху, мы находимся в пардесе (плантации цитрусовых, в данном случае апельсин). Апельсин, так апельсин... Все, что у меня есть святого и чистого, введено в… Ее цепь царапает мне живот, но и черт с ней… Худеть надо… Любили все-таки наши первобытные предки изыскано украсить женское тело... Кончаю и вдыхаю полной грудью запах гниющих апельсин. Правая рука безвольно опущена между сидениями. «Машину помыть давно пора, как можно в такой помойке Фортуну возить?» — вяло перекатывается в голове, и я целую ее шею в том месте, где проходит правая сонная артерия. Чувствую, как под нежной кожей что-то пульсирует.
— Толстопуз, ты меня раздавить тут собрался?
Встаю, вынимаю Фортуну из машины, ставлю ее на землю, беру с переднего сидения ее бюстгальтер, поворачиваю ее, вновь трогаю губами шею, на этот раз в районе позвоночника, и застегиваю на спине застежку. Усаживаю ее на первое сидение, пристегиваю ремень безопасности, кладу на Фортунин живот всю остальную ее одежду и закрываю дверь.  После чего поднимаю с  земли свои шорты, отряхиваю их от грязи и одеваю на могучий организм. Как оказалось, задом наперед и шиворот на выворот.

Продолжение следует