Дождь за окном лил как из ведра. В это время года дожди не редкость. Из-за шума ливня он не сразу понял, что в дверь стучат. На пороге стоял человек. Его плащ был почти насквозь мокрым.
- Вы берете заказы?
- Да.
- Отлично, у меня к вам очень серьезное предложение.
- Серьезное…  На какую сумму вы рассчитываете?
- Деньги не имеют значения, лишь бы работа была сделана качественно, как для себя.
- Заманчиво...

В его ситуации нельзя было долго раздумывать и тем более торговаться.
Счастливое детство, любящие родители, восторженные зрелые, дамы, прижимавшие руки к груди и со слезой в голосе произносившие: «Он такой душка, чудо, а не ребенок!» Беспечная юность развлечения, влюбленности, романы, гулянья и ощущение, что это никогда не закончится, и весна молодости и счастья будет длиться вечно, журчание винных ручьев будет слышно постоянно, а реки денег никогда не иссякнут. Друзей с каждым днем становилось все больше и больше. Многие мечтали о его дружбе и готовы были клясться в преданности и верности. Как быстро все поменялось. Сегодняшняя его жизнь не имела ничего общего с тем временем, годы пролетели, как один короткий сон, как будто утром, после веселой разгульной ночи голову к подушке склонил невинный юноша, а проснулся зрелый мужчина с печальным взглядом. В уголках его глаз еще играли веселые искорки молодости, но с каждым днем их становилось все меньше. Нищета подкралась неслышно, как осенние листья, которые стойко держатся на холодном ветру, желтеют, но не сдаются, а потом вдруг за одну ночь, как по команде свыше осыпаются, оголяя голые черные стволы деревьев и глупо искать ответ на вопрос, почему именно сегодня. Когда умер его ребенок, казалось, что этого просто не может быть. Он не смог спасти еще двух детей, они долго болели, у него не было денег на врача и лекарства, и умерли на руках его жены, жизнь которой с тех пор как он забрал ее из родительского дома превратилась в кошмар, полный нищеты, неуверенности в завтрашнем дне, болезней, смерти, долгов. Казалось, что его тяжелая жизнь не мешала ему работать, но то, что он делал, приносило небольшой нестабильный доход. У него были ученики, но и от них было мало прока. Все это очень подорвало его силы. Он никогда не был крепким, а сидячая работа, нервное перенапряжение, плюс тяготы жизни превратили его почти в старика.

Конечно, надо было соглашаться! Такой шанс заработать хоть сколько-нибудь денег!
-Сколько бы вы хотели получить за все?
Ему показалось, что этой суммы ему должно было хватить, чтобы хоть как-то продержаться еще некоторое время. С другой стороны, много нельзя было просить, чтобы не потерять хоть этот шанс. Незнакомец усмехнулся, отсчитал монеты и произнес: «Это задаток, по окончании работы вы получите еще столько же. Работайте спокойно, я зайду посмотреть, как идут дела».

Идея захватила его полностью. Такого он еще не делал никогда. 13 частей, по одной за неделю плюс доработка, вполне можно уложиться в 3 месяца. Задатка хватит на врача и лекарства для голодной и больной семьи. Самому ему мало надо, он привык обходиться куском хлеба из муки грубого помола или кружкой темного пива в соседней пивной.
Первая часть получилась гораздо быстрее, чем он предполагал. Если так пойдет, то гонорар он мог получить гораздо раньше.
Он очень старался успеть, чтобы получить деньги. Других заказов не было, и это была единственная возможность хоть как-то держаться на плаву и не дать возможности пойти ко дну его семье.

Второй раз странный человек появился также неожиданно, как и в первый. Что-то пугающее было в его облике. То ли лицо, лишенное всяких эмоций или всегда одинаковая одежда – черный плащ, но постепенно в сердце заползла непонятная тревога, сначала едва отчетливо, потом все более и более явно, пока не охватила его целиком. Этот человек мерещился ему, то у ворот дома, то в старом парке в центре города, где он часами просиживал на скамье, обдумывая каждую следующую часть, за библиотечными стеллажами, или в тени за колоннами кафедрального собора, куда он иногда заходил, послушать, как органист, разучивая новый хорал, терзает старинный орган.

К концу срока от первоначального варианта почти ничего не осталось. Чуть ли ни каждый день появлялись новые идеи, которые казались очень удачными. К тому же впервые у него создалось ощущение, что все, что он делает, он делает для себя и о себе. Отсюда в каждой частичке, в каждом самом маленьком кусочке, в каждом штрихе, в дрожании руки, во взмахе ресниц, в повороте головы, в слезинке, скатившейся по щеке жены, был отдельный смысл, новая, не звучавшая ранее тема, которую нужно было обязательно поймать и постараться донести. От этого уже сделанное становилось глубоко личными. В работу вкладывалось не просто содержание, помпезность или простота, красота или уродство, свет или тьма, а пережитое: боль, смерть, страх, неудачи, но и триумф, слава, мощь и величие и вся жизнь постепенно находила в ней свое отражение. И если сегодня все казалось верным, то завтра оно требовало почти полного переосмысления и переделки. Можно ли всю жизнь излить и пересказать за несколько месяцев? Он не уложился в срок. Незнакомец тем временем появился, как обещал.

- Мне нужен еще месяц, работа захватила меня более, чем я ожидал. Мне пришлось многое изменить, но за месяц я успею.
- В таком случае вам полагается еще некоторая сумма. Гонорар будет так же увеличен.
- Так странно… Кто вы?
- Это не имеет отношения к нашему с вами делу. Работайте спокойно, через 4 недели я вернусь.

Казалось, что завершение работы стоило ему огромных сил, которых с каждым днем становилось все меньше. Каждая следующая часть давалась все тяжелее, руки не слушались, в глазах стоял туман, лоб покрывался холодным, липким потом, в ушах шумело, но он очень торопился. Он боялся не успеть закончить свою жизнь и оставить ее завершение кому-то. Именно в таком состоянии его застали окружающие.

-Тебе нужно срочно лечь, ты очень болен
- Я не могу оставить начатое, это очень важно.
- Ложись, ты погубишь себя.
- Надо еще столько всего сделать, совсем нет сил…


                                                                              ***
5 декабря 1791 года не дожив чуть больше месяца до своего тридцатишестилетия, он умер, оставив после себя ворох исчерканных нот и огромное количество долгов.
Его тело положили в дешевый гроб, наскоро сколоченный из некрашеных сосновых досок, и отвезли к собору святого Стефана, где состоялось короткое отпевание, после чего сбросили в общую могилу для бедняков, бездомных бродяг и преступников.

Дописывал «Реквием» и делал оркестровку его ученик Зюсмайер. Сам композитор слышал лишь хоровую часть. Уже лежа в постели, он попросил друзей-музыкантов спеть разными голосами, для себя выбрав партию альта. Все вместе успели допеть только до «Dies Ire», что в переводе с латыни означает «День гнева» или «Судный день».