Ранней весной 1991 года в нашем магазине из продажи исчез шпротный паштет.

      Новое общежитие нашего института гордо возвышалось на окраине Ленинграда. Двенадцать этажей двухкомнатных квартир, набитых жизнью, с огромным общим коридором и двумя кухнями на каждый этаж. Во дворе общежития были расположены продовольственный магазин и пивной ларёк, именуемый также «пивным киоском». Существовал даже проект фуникулёра, соединявшего «пивной киоск» с окном нашей комнаты на 11-м этаже и позволявшего с помощью системы блоков ускоренно доставлять двадцатилитровые канистры с пивом. Проект не был реализован из-за отсутствия генерального инвестора.

      Ассортимент продовольственного магазина всё время уменьшался и на тот момент включал:
- помидоры маринованные зелёные огромные в трёхлитровых банках;
- уксус столовый;
- соль
- хлеб
- яйца
- майонез «Провансаль»
- шпротный паштет
- лосось малосольный.
Поскольку насчёт лосося я спиздел, наш традиционный ужин состоял из яичницы, политой майонезом и бутербродов со шпротным паштетом.

      Шпротный паштет комбината «Пищевик» являлся образцом острого конфликта между формой и содержанием, по типу Анны Курниковой. Металлические чёрные глянцевые баночки с нарисованными рыбками, c загадочными письменами на языках народов СССР были совершенны. Содержимое же баночек, представляло собой продукт перемалывания дистрофичных килек, не прошедших отбор в другие рыбные консервы.
Паштет имел сероватый цвет, резкий запах пота и вязкую консистенцию с включениями кусочков костей и карих рыбьих глазок. Судя по количеству глаз, он был изготовлен из двухголовых килек-мутантов. Через полчаса после открывания банки, поверхность паштета окислялась и  приобретала зеленоватый оттенок, видимо в нём содержалась чистая медь. Стоимость банки для первого пояса составляла 27 копеек, жителям же Крайнего Севера за удовольствие полакомиться деликатесным паштетом, пришлось бы выложить все 29 копеек. И вдруг, однажды, ассортимент магазина понёс очередную невосполнимую утрату. Исчез паштет.

      Мы сидели вечером в комнате, обсуждали очередной выпуск программы городских новостей Александра Невзорова «600 секунд», когда к нам заглянул Вова. Он в незапамятные времена отучился в институте один семестр, вылетел, и, с тех пор, жил в общаге и фарцевал на Невском проспекте всякой поебенью: матрёшки, шкатулки, командирские часы.
- Привет, Вован! Почём нынче баксы?
- Два пятнадцать. Пожрать нечего? С работы вернулся, дома голяк.
- В холодильнике посмотри.
- Ага. Майонез, яйца, стаместка. А нахуй вам стаместка?
- В прошлом году дверь ей открывали. Кстати, паштет в магазине кончился. Теперь только яйца под майонезом или майонез под яйцами.
- А я знаю. Это я весь паштет скупил. Последние две коробки.
- Ты чё, Вовчик! Ты это… осторожнее с ним. Его больше двух банок в день есть нельзя, а то срать будешь дальше, чем видеть.
- Я не есть, я на продажу.
- Да кому он нужен-то?
- Фирмачам-туристам впариваем вместо чёрной икры. А хули, банки то похожие, осетры нарисованы, кириллицей всё написано, а они в наши буквы не врубаются. Ну, мы их грузим: «Блэк кавиа, ориджинал бля,  сэйл, файф долларз, налетай-подешевело». Они же охуевают от всяких распродаж, затариваются по полной программе. А сегодня вообще был прикол. Утром автобус подъехал за американцами к гостинице. Они начали к автобусу выползать. Ну, мы встали с напарником возле передних дверей,  я паштет впариваю, он деньги собирает, остальные в сторонке на стрёме. Первому кексу продал одну банку за пять баков, он взял довольный и уселся на первое кресло у окна, глазеет на меня. А ко мне уже очередь образовалась человек двадцать. Я начал постепенно цену снижать, ну чтобы всё распихать, а то заебался уже таскать этот паштет. Четыре доллара, три доллара…они хватают по несколько банок, а их старший группы торопит, типа: «В Эрмитаж бля опаздываем. Эрмитаж -  это важно, беспизды!» Хули, он сам то уже купил пару банок. Ну, я в конце начал продавать уже по два пятьдесят.
      Тут этот первый кекс, который купил за пять баксов, вылез из автобуса и встал в конец очереди. Дошёл, значит, до меня и говорит типа: «Давай-ка одну баночку за два пятьдесят». Ну, я там «плиз» конечно, мол «ю а вэлкам», даю ему банку, а он, ссука, хватает её и прыгает в автобус. Двери закрываются,  автобус отъезжает, а он в окно мне банкой этой сраной машет, лыбится, мол: «Нас не наебёшь! Я всё рассчитал! За мои пять баксов положено две банки чёрной икры». Ну, я погрозил ему пальцем у виска…
- Нихуясе! А если они откроют сразу, попробовать?
- Не-е-е. Домой повезут. Проверено. А жрать мне всё-таки охота. Может у вас водка есть?
- Водка-то есть, закусить вроде нечем.
- А у меня есть банка красной икры.
- Знаем мы твою красную икру.
- Да нет, настоящая. Из Астрахани привезли утренней лошадью.
      
      А в декабре где-то в Канзасе-Арканзасе на Рождество простой американец достал таки из холодильника пару заветных, давно хранимых баночек чёрной икры. Семья и многочисленные родственники в сборе, в духовке доходит аппетитная индейка. Предстоящие застолья и рождественские распродажи усиливают праздничное возбуждение и ощущение сказочности происходящего. Пока американец открывает запотевшую баночку, он в сто первый раз рассказывает родственникам историю про лоховатых русских аборигенов. Рты родственников наполняются липкой слюной в предвкушении восхитительно вкусной икры, они смеются над рассказом и хлопают в ладоши. Слышится «Джинг Бэлс» и уже позвякивают бубенцы у оленей Санта-Клауса…