Каждый вечер, примерно в одно и то же время, где-то между часом и двумя ночи я выхожу гулять со своей собакой. Со своим псом даже, если вам будет угодно. Путь мой лежит, как правило, в первую очередь в направлении централизованного места скопления бытовых отходов и хозяйственного мусора населения двух наших домов, попросту говоря, к дворовой помойке. Дерьмо я выношу, скопившееся за день, непонятно что ли?!

И вот, чтобы достигнуть этого славного объекта моих ночных стремлений, пухта то есть, мне приходится преодолеть метров так, наверное, пятьсот по пересечённой местности между кирпичными громадами старых домов и плоским, серо-синим, только что выстроенным на месте каких-то руин, бизнес-центром. В пространстве между ними образована, волею правлений ТСЖов и не без поддержки окружных депутантов, стоянка для понтовых мажорских тачек. Не знаю уж, что творится там днём, днём я либо работаю, либо сплю – а ночью на всей огороженной-перегороженной заборами площадке красуется один только единственный «Лексус». Большой такой, чёрный, блестящий…красивый, ваша правда. Но речь-то сейчас не о нём.

Речь нынче о том, что всякий раз, когда я топаю, позвякивая в поганом мешке опустошённой накануне тарой и банками из-под зверячьего корма, взор мой волей-неволей обращается к низменным материям, попросту говоря, к земле. Ибо зима, и двор наш, понятное дело, никто и не думает чистить, заботятся районные власти о сохранности нашей обуви, не сыплют нам под окнами ни солью, ни тем более песком. И правильно, не Сахара же – Санкт-Питирбурх всё-таки! Северная столица, йопт, негоже уродовать льдистый просторы раздолбанного асфальта всякими инородными веществами! Чай и сами жители натопчут вязкой слякоти, и детки ихние каточки-то горбатые на кочках накатают, а как снежком вечерним припорошит всё это дело – так вообще лепота!

Так что если я желаю добраться до помойки без существенных повреждений всяких мягких и не очень частей моего тела – приходится зырить очень внимательно себе под ноги. И чего только там не увидит пытливое око! – как сказал бы, верно, Николай Васильевич. Но думаю, даже незабвенному нашему великому хуятору aka Гоголь не приходилось видывать в родных лесах такого изобилия и разнообразия свидетельств бурной жизнедеятельности различных форм существования белковых масс.

Нравятся мне, например, следы вороньих скоков на свежевыпавшем, нежном, мягком снежочке.  Вот они лежат на пушистой белой поверхности, ровненькие, аккуратненькие трилистнички, прямо как узор на модном пальте в витрине истинно падоночьего магазина «Нах-Нах», разбегаются в стороны зигзагообразными линиями – и сходятся загадочными пентаграммами вокруг, ну например, заплесневелого батона. Видно, нешуточная битва развернулась здесь за самые сладкие куски взращенного на пшеничном тесте пенициллина, видно, не раз и не два поднимали крылатые храбрецы в воздух свой ценный груз – чтобы тут же уронить его обратно на бренную землю. Да, да, тяжек, тяжек и горек в наши дни хлеб насущный! И даже птицам небесным не под силу унести его в свои гнёзда весь, целиком – только и хватило их отчаянных стараний на то, чтобы исклевать всю его рыже-серую корку, да разворотить клювами крошливую, жёсткую мякоть. И лежит он, истрезанный, но непобеждённый, гордый своим истинно петербургским происхождением – батон.

А вот замысловатым, барочным узором вьётся дорожка совсем иных следов: крошечные пятилепестковые цветочки – четыре пальчика, совсем как у человека, только маленьких, тоненьких пальчика – и аккуратная круглая пяточка. Крыски… так и вижу их славные, длинные, покрытые бархатистым пушком хвостики, их умненькие глазки-бусинки, и смешные, подвижные носы и встопорщенные, чуткие усы…По каким делам спешили они мимо нашего пухта? Куда торопились эти розовые лапочки, так похожие на старушачьи ручонки? Не иначе на свою крысиную свадьбу бежали, в такой холод иначе как еблей и не согреешься…

Но больше всего меня волнуют, конечно, человечьи следы. Мужские, даже можно сказать. Вот что загадочно, вот что не даёт мне спокойно спать по ночам, вот что будит меня на рассвете, едва только первые лучи зимнего солнца прокрадутся сквозь узкую щель между тяжёлых, задёрнутых от любопытных глаз штор. Откуда, ебать их в ухо, берутся такие большеногие люди? Нет, я серьёзно, я не вру. Что ни вечер – я обязательно встречаю на своём пути огромные, прямо-таки гигантские следы. Даже мои прогулочные кроссы, отнюдь не золушачьего сорок первого размера по сравнению с этими колоссальными отпечатками кажутся просто детскими баретками. И что удивительно – рисунки на подошвах бывают самые разные, так что это не то что один какой-то снежный человек затесался ненароком в наших краях, нет-нет, их, должно быть, целая стая. Ну, стадо по крайней-то мере, наберётся.

Я ставлю ногу рядом с этими даже не сорок пятыми – пятидесятыми раздвижными – и сердце сладко замирает где-то в области пизды. Боже мой, неужто и вправду бывают ТАКИЕ мужчины!.. Это ж если у них такие ноги – каким же должно быть всё остальное? Плечи, например. Там же целая косая сажень наверняка, безо всякой песды… а руки! Вы только представьте, какие у их должны быть руки! Огромные, широченные ладони, крепкие и мозолистые, как у настоящих героев. А пальцы! Это, верно, длинные, узловатые пальцы с короткими чёрными волосками на фалангах, с выступающими, натруженными суставами. Ах, сколько прекрасного можно сделать с женщиной такими руками!

Да и вообще, как пригодился бы мне в хозяйстве такой крупный, большой такой мужчина! Одна бы польза от него была в доме, одно бы только удовольствие целыми днями! И на кровати-то моей, шестиметровой по площади, сразу стало бы уютно и тесновато даже.  И на кухне, например, можно было бы легко поменять перегоревшие лампочки в люстре, не громоздясь босыми ногами на шаткий стол. И портьеры бы мне (те самые, от любопытных глаз),  никогда не пришлось бы уже вешать самой, рискую свернуть себе нежную шею, завалившись вместе со стремянкой из заоблачных высок наших сталинских трёх двадцати. И пыль бы он по верхам шкафом мог бы протирать, в самом деле…

Что-то замечталась я совсем не о том. А ведь и ебать его, такого большого, громадного, было бы одно удовольствие. Не надо бояться отдавить ненароком какую-нибудь нежную ручку, или ножку там. Не надо волноваться, что не удержит в самый ответственный момент хрупкий партнёр мою роскошную обнажённую тушу, больно ударив её об пол или иные поверхности. Не надо даже думать о том, что довольно забавно смотрюсь я верхом на этом тщедушном тельце, портя отражением в большом зеркале весь романтизм и драматизм ситуации. Какой, у этого знойного мачо, должно быть, большой волосатый живот… И яйца у него, должно быть, под стать, прямо-таки страусиные… не, страусиные многовато, наверное всё же поменьше.

Так почему же, почему, скажите вы мне, люди добрые, я не встречаю в жизни, в реале, чёрт всё побери, таких мужиков? Почему на пути моём вечно одни только недоношенные шмакодявки да недорощённые милипуздрики? Куда ни плюнь: что на работе, что на учёбе, что просто на улицах родного городища – один хорошо если из дюжины дотягивает до метра семидесяти? Эх, да о чём говорить, если даже голова моего генерального директора ложится аккуратненько мне на бюст, когда, зажав в коридоре, он бормочет мне радостно, исследуя носом декольте:

-Ах ты моя маленькая!

Да, я маленькая! Я совсем-совсем небольшая, метр всего лишь шестьдесят восемь! Неужели, скажите мне, неужели так трудно превзойти этот совсем невеликанский рост? Нет! Не трудно! Это просто невозможно! Все, все до одного мои любовники, все мои поклонники были ниже меня. Прямо рок какой-то, не может же быть, чтобы в мире совсем перевелись высокие мужчины. Нет, конечно, если я сниму каблуки, мои дорогие ещё хоть как-то смотрятся. А на параде? На людях если? Не могу же я, в самом деле, ходить по улицам в чешках! А люди смотрят! Смотрят – и смеются! «Карманными мужчинами» моих красавцев обзывают. А мне обидно, да, между прочим! Потому что дома-то я башмаки, конечно, сниму, и окажется=таки, что на пару-то сантиметриков мой Дон Жуан меня повыше. Но дома-то, кому какое дело? Дома ж я с ними не дефилирую по коридорам, дома я их ебу. А ебать, сами знаете, всё равно, какого роста – главное, чтоб хуй стоял.

А как роскошно, как упоительно было пройтись по вечерним проспектом под руки с таким вот гигантом! Так, чтобы голова его терялась где-то среди ярких зимних звёзд, а крепкий локоть надёжно страховал меня от позорного упадения на обледенелый тротуар. И чтобы люди все на нас оглядывались – с завистью, с восторгом, чтобы кричали вслед «Какая великолепная пара!», чтобы поражались моей миниатюрности на фоне исполинской фигуры моего большого, настоящего мужчины!

Но где, где они, герои моих беспокойных, чреватых ночными оргазмами снов? Их нет, они ушли в свои неведомые дали, ушли в свои гигантские пещеры, и только следы остались стыть в синем воздухе повернувшей на тепло зимы. Но следы-то есть! Значит, они всё же существуют! Значит, не всё ещё потеряно для меня в этом мире, быть может, в один прекрасный вечер раздастся за моей спиной густой, как будто низвергающийся с горных вершин бас:

-Девушка…

И будет мне, наконец, счастье…

Может, завтра пораньше выйти на прогулку, как вы думаете?



С уважением,

Ваша

ego (mudachka)