Рыжие фонари растекаются пятнами по асфальту, из колонок льётся раскатисто-картавая Мирей Матье, на сиденье рядом мило позвякивают бутылочки пива, купленные на запоздалый опохмел. Ему уже почти хорошо. Привычная обстановка родного офиса, ежедневная рутина, так просто вернуться в мир, из которого убежал вчера днём как шклькник с надоевшего урока.  Знакомые лица подчинённых, Стас, дымящий в своём кабинете, обед в любимом ресторане – не чета той забегаловке, где он встретил вчера Олю. Вечером – часок в качалке, для восстановления сил, подорванных обильными возлияниями. Макс едет и размышляет, кому из девчонок позвонить: Ане или Яське. Аня уж совсем проблядь, лучше Яське. Эта, правда, грузить начнёт разговорами… Может, попробовать чего-нибудь нового? Макс задумался, а не рвануть ли на ночную охоту за свежим мясом, даже припарковался на Стрелке, чтобы удобнее было размышлять. По девочкам? Не, что-то неохота. И вообще, погода блядская, только домой, да в кроватку. Яська? Макс представил себе стройное подтянутое тело, упругую попу. Крашеные кудряшки, зелёные линзы. Сто раз говорил, выглядишь как чмо с этими прибамбасами. Анька? Жирная корова, даром что грудь пятый номер. Может, ну их, мужикам позвонить да по водочке? Да в баньку? Тоже не хочется. Можно вернуться в офис и поработать. К чёрту этих лоботрясов – подчинённых. Пусть видят, как надо работать. Нет уж, хай живут. Домой? Да, только домой. Погулять по ночному парку с собаком. Потом ванна, телевизор, пиво, пара сигарет – и задремать перед мелькающим экраном.

Да что же это такое! Макс в ярости ударил по рулю, промахнулся слегка и проезжающая мимо бэха чуть не подпрыгнув, ушла в сторону. Баба, наверное, - брезгливо подумал Макс. И тяжело вздохнул. Какого же хрена ему ничего не хочется? Почему все эти замечательные вещи, которые он так любил, которыми наслаждался каждый день, которые звал своей жизнью – стали вдруг скучными и бессмысленными. Навалилась какая-то странная апатия, и он понял вдруг, что в этой апатии он всё время и живёт. Делает то, что ему кажется нужным, выполняет собственные прихоти и потворствует своим капризам. Что он делает тут? Что ему надо? Он добился в жизни всего, чего хотел. Деньги, удобства, относительное спокойствие. Никаких привязанностей, никаких обязательств, кроме как перед самим собой. Никто ему не указ, ни перед кем не надо выёбываться, никому ничего доказывать. Не надо ни за кого бояться, ни о ком не надо заботиться, разве что вот о собаченции. Надо бы купить ему пожрать, что ли…

Макс яростно повернул ключ в зажигании, машина, взревев, рванула с места. Французская тётька заливается вовсю, прости мне, говорит, этот детский каприз. Не могу, говорит, без тебя жить…

Жить-то могу. Только не хочу. Все те годы, что я упорно пробивался к придуманным целям, все те годы что я сибаритствую с сытым брюхом, все мои тщательно созданные иллюзии жизни ничто по сравнению с одним днём проведённым с тобой. Кажется, без тебя я дышу через пыльную тряпку, смотрю сквозь запотевшие стёкла, слышу как через вату. Всё что я делаю – надо кому-то другому, придумано им. А мне всё это не интересно. Я был в четыре раза счастливее, когда приходил без сил со смены в кочегарке и падал на твоё родное тело. Ты вертишь мной как хочешь. Но разве я хочу иначе?

Свобода, свобода, моя драгоценная свобода.  Кому она нужна? Не мне, это уж точно. Какая же это свобода, если я не могу делать того, что хочу? А хочу я быть с тобой. Любить тебя, жить с тобой, разговаривать, есть с тобой из одной тарелки, смеяться над дурацкими комедиями, ебать тебя, смотреть, как ты спишь. Я хочу состариться с тобой вместе и умереть, держа твою морщинистую руку. Я могу умереть даже завтра, если так надо. Но только если сегодня я проведу с тобой. Иначе никак. Я не смогу умереть, если не буду жить. А без тебя я жить не буду, только существовать. Я пробовал. Я проверял. Десять лет. У меня не получается.

На четвёртый этаж он взбежал, не переводя дыхания. Только бы она не сменила квартиру, он был здесь один раз всего, заехали за какой-то ерундой. А если она больше не живёт здесь? Где её искать? У друзей? Кто там с ней ближе всех общается? Наташка? Позвонить, где-то был записан её телефон. Если нет, то Юрик. Он всегда всё про всех знает.

Макс жмёт звонок. В глубине квартир раздаётся приглушённая трель. Ну же. Сердце колотится в горле, по позвоночнику ощутимо катится капля пота. Никого нет. Это не её квартира. Нет.

Шаги за дверью. Шорох, это открывается глазок. Палец подрагивает рядом с кнопкой звонка. Нажать ещё раз? Спросить, не знают ли, куда переехала? Дверь открывается.

Ольга стоит на пороге. С растрёпанными волосам, в халате. Бледная. Руки на груди. Смотрит.

-Оля, я… - у него перехватывает горла, он кашляет, ощущая себя четырнадцатилетним подростком. Да что же это? Чёртовы слова, от них рухнет целый мир, или ничего не изменится, и он просто будет дураком. Вон она как смотрит, глаза так и горят. Сейчас рассмеётся в лицо – мы уже давно не дети, Максик, иди-ка ты отсюда подобру-поздорову. Или ещё хуже – проходи, поебёмся. – Оля, я люблю тебя.

Она молчит. Смотрит, чёрные зрачки, глаза цвета коньяка… Насмешливо смотрит.

-Что, дошло? – спрашивает хрипло и язвительно.

И вдруг две большие капли появляются на глазах. Дрожат, блестят под жёлтой лампочкой коридора. Переливаются через край и текут по щекам.

Оля ревёт, не пряча слёз, всхлипывает, уткнувшись ему в пальто, Макс чувствует, как дрожит её подбородок. Он сжимает её руками, целует её волосы, щёки, губами пьёт её слёзы.

-Глупая моя, глупенькая моя девочка. Оля-Олька-Оленька…

А Ольга бормочет гнусаво, сквозь всхлипы:

-Сам дурак.