«Ненавижу, ссуки! Как же я вас ненавижу, ёбаные менеджеры! Вы ещё будете жрать моё гавно!», - думал Эдик, глядя из окна своей комнаты на стоящую напротив многоэтажку. Дом построили недавно, он сверкал стеклопакетами и здоровой, обеспеченной жизнью. Дом же, в котором жил Эдик, был старый и обшарпанный, с вечно сломанными и обоссаными лифтами и гавном на лестницах. Последние два года, с начала заселения дома напротив, Эдик возненавидел и сам тот вражеский дом, и его жильцов с их непонятной жизнью.

     Они были другими. Они бегали по утрам в ярких спортивных костюмах, завтракали в галстуках! кофе и круассанами! на своих ёбаных светлых кухнях, целовали своих голубоглазых выблядков-детей и своих стройных жён-блядей, садились в непонятно-почему-всегда-чистые автомобили и разъезжались по своим неебацца важным делам, слушая красивую музыку. Они делали всё легко и радостно. Поздно вечером они возвращались домой, с блестящими пакетами или просто перекинув через плечо пиджаки. Их дети и жёны улыбались и бросались им на шею.  - Ненавижу ублюдков! - глаза Эдика налились кровью, давление внутри черепа критически подскочило, кулаки судорожно сжались.

    - Эдик! Иди завтракать, на работу опоздаешь! - крикнула с кухни мама.
На столе дымилась большая тарелка борща с торчащим куриным окороком. – А-а-а!- Эдик потёр руки от предвкушения, густо намазал маслом кусок свежего ржаного хлеба, бросил в борщ ложку холодной сметаны и принялся за еду.
- Обязательно съешь чеснок, грипп свирепствует, - напутствовала мама, уходя на рынок за продуктами.
Эдик сгрыз два зубчика чеснока, доел завтрак, сыто рыгнул, почесал толстый животик и пошёл одеваться на работу.

    С поступлением в институт что-то никак не получалось и Эдик второй год работал торговым агентом в конторе одного папиного институтского друга. Папа уговорил друга принять Эдика на работу и, по этому случаю, торжественно подарил Эдику свою старую «восьмёрку». За первый год работы Эдик подкопил денег и затонировал машину, но однажды ночью правое стекло разбили и выломали магнитолу с половиной торпеды. С тех пор Эдик ездил с заклеенным полиэтиленом окном и люто ненавидел всех, кто за рулём слушал музыку. – Водитель должен слушать свою машину. Мотор поёт моё имя! - думал Эдик, запуская двигатель. Чем ближе он подъезжал к офису, тем больше в нём разгоралась злоба: «Суки бля! Все занимаются хуйнёй! Кто-то ползает по офису целый день, кто-то по своим сраным клиентам ездит. И это всё никому не нужно. Эти планы продаж, отчёты, дебиторы, тренинги. Мэнэджмент бля! Это всё бесполезно. Это всё только ебля мозгов. Они хуже пидарасов. Их самих ебут, а они пытаются выебать других. Они никому не нужны с их сраными ценностями и мифическими целями. Я никогда не стану таким. Я это понял и скажу им. Я приду в офис и скажу: «Внимание, господа! Короткое объявление! Я вас всех ебал, и вашу маму тоже! Спасибо за внимание!». Эдик представил, как вытянутся их тупые овечьи мордочки, и засмеялся.

     Он шёл по коридору в офисе, когда услышал, что его кто-то окликнул сзади. Он обернулся и, в приоткрытую дверь туалета, увидел красное лицо сидящего на унитазе начальника отдела продаж.
- Эдик, ну-ка принеси туалетной бумаги, кончилась блять. У секретаря возьми, да побыстрее, на переговоры опаздываю!
- Щяс, щяс, Алексей Петрович, - ответил Эдик и засеменил в секретарскую.
- Привет, Лен, - смущаясь, сказал Эдик секретарю, - Выдай, пожалуйста, туалетной бумаги на отдел продаж. Побыстрее, если можно.
- Приспичило? – Лена как всегда ослепительно улыбнулась, - Возьми, и не забудь свою распечатку по дебиторам.
Эдик схватил рулон, подбежал к туалету и сунул рулон в приоткрытую дверь, втянув носом изрядную порцию начальственной вони. «Может, новых клиентов подкинет, а то с зарплатой просто пиздец какой то?», подумал Эдик и с головой окунулся в ежедневную рутину.

    Вернувшись с работы и плотно поужинав, Эдик занял традиционную позицию возле окна и вернулся к размышлениям. « Они мнят себя хозяевами жизни. Они окружили себя фальшивыми ценностями и отгородились лживыми улыбками от реальности. Они построили параллельный мир и пытаются жить в нём по своим придуманным законам!» Эдик вдруг понял, что надо делать. «Настоящий реал ворвётся в их игрушечный мирок. Посмотрим, как выдержат сраные менеджерки столкновение с суровым испытанием настоящей жизнью, как заверещат они от истерики и забьются в конвульсиях от бессилия. Я сделаю это! Я – молния, сверкнувшая из тёмной тучи человечества!»

    Эдик в сильном волнении пошёл на кухню, съел большую тарелку квашеной капусты с клюквой, выпил кружку горячего сладкого чая с молоком и вернулся к окну, ожидая наступления сумерек. «Веселитесь ссуки! Наступит утро, и вы проснётесь на обломках своих иллюзий. Моя разящая длань уже занесена над вашими тупыми кукольными головами. И нет силы, которая сможет меня остановить!». Когда начало темнеть, Эдик оделся и пробормотал, выходя из квартиры:
- Пап-мам, я выйду на полчасика.
Мама улыбнулась и сказала отцу: «Может Эдик, наконец, познакомился с девушкой?».

    Эдик вышел из подъезда и направился к ненавистному дому. Некоторые его окна были приоткрыты, слышались музыка и смех. «Бутусов вам блять, Земфира с Агилерой. А вот хуй вам. Соплями своими умоетесь», - Эдик нашёл прикрытое невысокими кустами, неосвещённое фонарями место у самой стены и принялся ждать. Окончательно стемнело. Сердце Эдика билось, как у малолетнего воришки, живот пучило всё сильнее. «Пора!» - подумал Эдик, снял штаны, присел возле стены и расслабил задницу, блаженно закатив глаза. Газы вместе с дриснёй вырвались на оперативный простор, забрызгав рикошетом ботинки и низ штанов. «Жиденько пошло!» - с удовлетворением подумал Эдик и поустойчивее раскорячился, намереваясь высрать по максимуму. Остальное гавно было заметно крепче, но вышло хорошо, без затыков. Эдик кое-как натянул штаны и посмотрел на кучу. Большая лужа полужидкого поноса и в её центре высокая пирамида потемнее. «Отлично!» - подумал Эдик.

    Он зачерпнул немного гавна, приподнялся на цыпочки и начал писать крупными буквами на девственно белой стене дома слово «Пидарасы». Он старательно выводил буквы, напряжённо пыхтя и высунув кончик языка. «Нате вам, суки!» - подумал Эдик и внезапно ощутил эрекцию. Эрекция нарастала, хуй упёрся в ремень штанов: «Я вас ебу, бляди!», напряжение нарастало и, вдруг, тело Эдика затряслось в мощном оргазме. Сперма толчками выбрасывалась в штаны и это длилось, кажется, целую вечность. Эдик зажмурился и стонал, сжимая в кулаке гавно, пока его наконец не отпустило. Он открыл полные слёз глаза, прислушиваясь к опустошённому организму: «Я хозяин этого мира!». Он отдышался, опустился на четвереньки и аккуратно промокнул гавном остатки поноса. На последнюю букву гавна всё равно не хватило: «И так зашибись. Утром все охуеют» - подумал Эдик и отошёл на несколько шагов, чтобы полюбоваться на творение. Слово «Пидарас» отчётливо виднелось на светлой стене, тихо дожидаясь восхода солнца, чтобы засверкать во всём великолепии. Эдик вытер слёзы и направился домой с непривычной приятной усталостью: «Это тебе не на Шарапову дрочить! Вот где настоящие мужские чувства!»

     Проснулся Эдик в небывало хорошем настроении, напевая что-то из АС/ДС, подошёл к окну и отдёрнул занавеску. И вдруг в его голове выключили свет. Он не верил своим глазам и тряс головой, чтобы отогнать ужасное видение. Но нет. Ночью прошёл первый весенний ливень и смыл со стены всё лишнее, всё, что не было предусмотрено проектом этого блядского ненавистного дома. Начиналось утро, трава сверкала в лучах солнца миллионами брызг, пели птицы, и в центре вселенной стоял ослепительный дом. Он возвышался как айсберг, и в его чистых гранях отражалась Вселенная, включая лицо Эдика, напряжённо пытающегося рассмотреть хотя бы след своих ночных бдений. Тщетно.«Я не сдамся! Меня голыми руками не возьмёшь!» - стиснув зубы произнёс Эдик, вспомнив фразу из какого то фильма: «Тварь ли я дрожащая или право имею?».

    - Я не тварь! Это вы твари! А я право имею!– вдруг громко закричал Эдик, напугав родителей. Папа завозился в туалете, зашуршал газетой: «Щяс выйду. Прямо две минуты не подождать». Но Эдик его уже не слышал. Он выбежал из квартиры, скатился по лестнице, выскочил на улицу и помчался к ненавистному дому. Он бежал, выставив вперёд голову и, чисто автоматически, считая шаги: «Раз, два,три….». На сто сорок седьмом шагу его голова встретилась со стеной дома и разлетелась как арбуз.

    Так погиб Эдуард. Он погиб непобеждённым. Плывут пароходы, гудят паровозы, идут пионеры и во всём этом слышится: «Нас не ибё-ё-ё-ёт!». Тупое овечье стадо.