Север. Все время блядский холод и снежная болезнь, из-за которой я не вижу окружаюших меня едениц женского пола. Да мне это и не нужно. Я люблю и верен своей жене. В выпадаюшие коммандировки я отогреваюсь в домашнем уюте, в объятиях жены. Я вставляю свой обмерзший хуй в ее горячее лоно. Засовываю и отогреваю свой язык и пальцы, между ее губами. Я счастлив от ее горячих ногтей, разрезаюших мою обледеневшую спину.

Что-то произошло. Жена стала холодной. Я ее раздеваю, кладу на кровать, вожу членом по ее губам, смотрю в ее глаза. Бледные белки закрываются веками. Слезы. Они обжигают мой член своей солью. Я разрезаю воздух своих мыслей телом и выбегаю на кухню. У нее другой. Наполняю стакан. Пью. Подходит, гладит по голове. Силой и гневом наполняется ладонь, но она первая. Протягивает фотографию. Смотрю, не верю, одеваюсь, выхожу на улицу.

Первый попавшийся бар окутывает меня душевным теплом алкоголя, запахом чужой похоти, занавесом дымных глаз подруги, подсевшей за мой столик. Говорю, не умолкая, сначала о своей жене и ее подруге, которой она отдала свою любовь, после обо всем. Она сидит и слушает, поддакивает, кивает головой. В пьяном свете моих растеряных мыслей, она приглашет к себе блеском своих волос. Желание трешит швами моих одеяний. Подсаживаюсь. Слово за слово, обнимаю, целую. Еше заказываю алкоголя. Слова блядским предательством сыпяться на стол, разбивая тарелки и рюмки. Обвожу взглядом присутствуюшие в помешении тела. Блюю от увиденного в углу-на черное платье своей подруги, но извиняюсь. Встаю из-за стола, направляюсь в угол, что бы разъебать две пары грызуших друг другу десны и съедаюших свои губы, как с виду казалось "мужиков".
-Пидары, кричу я. Один встал и метнулся на выход. Иду ко второму. Сидит, дрожит. Его пот, стекаюший по вискам, бьет мне в нос его страхом. Подбежавший охранник просит удалица и силой проважает меня на улицу. На ответное сопротивление нет сил. Только слова, которые опракидывают столы, отпугивают и заставляют сбиться в кучи искаженные, мерзкие личности.

Меня кидает из стороны в сторону. Я поддерживаю стены домов своей жизненной улицы, которая меня хочет похоронить в своих женах, любяших своих подруг, пидарах, которые разгуливают везде, в охранниках, поддерживаюших искажение действительности, рожденной вместе с моим первым криком.

Барная подруга заводит меня к себе домой. Заводит мою плоть, своими нежными руками. Я начинаю целовать ее шею, глотать ее краску, с осыпаюшихся и растворяюшихся в моем рту ресниц, обнажаю ее бедра, руками раздирая ее платье.

-Нахуй, нахуй. От этого крика, наверное трешат перепонки всех спяших граждан ночного города. Пьяные ноги считают пять ступенек за одну.

Я ем городской снег, пытаясь очистить свой рот, губы. Тру об снег свои руки, наконец падаю в сугроб и стараюсь ни о чем не думать.

Марта, марта ко мне-звал голос, похожий на голос молодой девушки.
Собака облизывала мое лицо, а я гладил ее за ушами.. На сегодня это было прикосновение чего-то естественного, натурального. Просто собака. Сука. Овчарка.
-Ой, извините, сказала подошедшая девушка. Она обычно не такая. Марта обычно злая, не любит что бы ее кто гладил. А у вас я смотрю, контакт.

Хозяйка собаки оказалась очень хорошим человеком и собеседником. И что самое главное было для меня в этот день, натуральной женщиной, пусть и шестнадцати лет. После бутылки водки, купленной мной в ларьке неподалеко, наши слова переросли в преложения, а предложения в поцелуи уличной любви на лавке. Я целовал ее натуральную грудь, ее молодую женскую кожу, пахнушую тетрадками и школой, и домашними, горячими пирожками.
Извини,-мне пора, ответила собачница, вытаскивая мою руку из моего путешествия по ее женской натуральности. Мне в школу скоро и меня мальчик будет ждать.
Пока,-отвечаю я.

Откинулся спиной на дерево, курю, смотрю на воробьев, дерушихся из-за куска булки, упавшей в стакан с водкой.
-Ну что маленькие твари, разгрызть не можете, говорю я им. Ну держите, поливаю булку из второй бутылки. Грызите.
Налил  себе в стакан. Выпил. Налил еше. Начинаю говорить сам с собой, очишаю свою душу. Нажравшиеся воробьи собрались в кучку. Выпятили на меня свои маленькие глазки, округлились и слушают.
Может я так давно не был в столице, что так все изменилось. Что жена влюбилась в свою подругу и это у них взаимно.  Что она хранит под подушкой ее фотографию. Что у такой сексуальной девушки с темными волосами и грудью вываливаюшейся из декольте вечернего, черного платья, под  трусами может быть хуй, котарая тебе, убегаюшему из ее квартиры, будет кричать о том, что она еше не успела доделать свою операцию. Что “мужики” чешут друг другу десны и раздирают жопы. И это нормально, судя по реакции окружаюших. В порядке вешей.
-Вот такая вот жизни моей хуета, сказал я слушавшим меня воробьям.

Зашел домой, собрал так и неразложенную сумку и в аэропорт. Прилечу на свою снежную равнину, выпью с друзьями, с мужиками, из алюминиевых кружек спирта, выебу большегрудую Зиночку-повариху, которую я не замечал ранее. Заболею снежной болезнью и выебу белую медведицу в ее махнатое, белое влагалише, накинусь на белого медведя, перегрызу ему глотку, не боясь испачкать свои руку в крови мужыка.

Вот так вот. Жизнь иногда подкладывает совсем невеселые сюрпризы, в самых неожиданных местах. Как сказал один человек: "Следи за собой, будь осторожен". Смотри в оба. Кругом измена.