Каждый день солдаты просыпались рано, выходили во двор, вставали у забора и писали в зеленую траву. Иногда шел дождь, иногда светило взошедшее солнце. Потоки мочи устремлялись на землю и впитывались в неё, совершая свой жизненный круговорот. Каждое утро солдаты прислушивались к тишине, не нарушают ли ее отдаленные взрывы. Фронт приближался все ближе и ближе и в любой момент мог обрушиться на деревню огнем и смертью. Немцы наступали, обладая совершенным оружием и неоспоримым желанием поработить русское население. Красная же Армия отступала, поджигая за собой поля, расстреливая раненых бойцов, рассыпая запасенную пшеницу. Миллионы рабочих трудились на благо фронта, засыпая у станков, испражняясь в горшки прямо на рабочем месте. Солдаты ждали своей участи, их винтовки были заряжены и готовы в любой момент испустить из себя свинцовую пулю.

Старый седой солдат Прохор любил смотреть на цветы. Проснувшись рано утром, он шел в лес и там наслаждался ими, сидя на обросшем мохом поваленном дереве. В эти минуты ему было как никогда приятно и спокойно на душе, - ничего он не боялся, ничто его не беспокоило. Мимо него пролетали красивые бабочки, и он представлял себя ими.  Представлял себя с тонкими легкими крыльями, с черненькими усиками и глазами-булавочками. - Почему я человек? Ведь в душе я бабочка – говорил он про себя и, закрыв глаза, взлетал вверх.

В деревне крестьяне-женщины и солдаты-мужчины к Прохору относились плохо. Ходила молва, что он употребляет наркотики.

-Я видела его стоящего голым на краю обрыва, глаза его были закрыты, а член колыхался потоками ветра, - говорила полногрудая крестьянка Настасья хмельным солдатам, поправляя длинную затершуюся юбку.

-Да, ему ебало разобью, - поднимался с места солдат Федя, глаза его были залиты алкоголем, а из ушей сыпалась высохшая сера. Его широкие кулаки в эти моменты сжимались в мертвой схватке – из пальцев текла кровь. Настасья начинала кокетливо смеяться и успокаивать его. Он кричал еще громче, и от злости вены на его шее становились толстыми и прозрачными, видно было, как по ним циркулировали питательные вещества и клетки иммунитета.

-При любом удобном случае он всех нас предаст, - обсуждали Прохора за столом, покрытым белой скатертью и раскиданными огурцами. – За дозу он все сделает.

Прохор был героем революции. О нем возможно даже слагали легенды в свое время. Он ненавидел врагов Молодой Республики так неистово, что его боялись даже самые близкие друзья. Никогда они не говорили ему такого, что могло бы вызвать в нем негодование. Они представляли себя коммунистами, лишенными всяческих человеческих чувств. И Прохор их боготворил. Идея, в которую он погрузился с головой, доставляла ему удовольствие и заставляла действовать.

Когда гражданская война закончилась, он среди многих уехал на целину, сменил свой черный, впитавший в себя порох не одной сотни пуль наган на плуг. Обливаясь потом, обрастая коркой мозоли, он радовался каждому новому дню, каждому новому росточку, взошедшему на поле. Он никогда не думал о своей жизни и о своих чувствах, он жил только ради других будущих поколений, он думал только о своих так и не родившихся детях. И все им были довольны и власти и простые такие же, как и он, труженики.

-Он строит будущее моим детям, - говорил какой-нибудь крестьянин, поглаживая грязного босоногого почти засохшего от голода мальчика. Мальчик ковырял указательным пальцем в носу и, достав козюльки, с удовольствием клал их на покрывшийся белым налетом язык.

-Именно на таких самоотверженных товарищах мы и построим Великую Страну, - говорил Сталин на очередном заседании, вспоминая бесстрашного бойца  и человека с непоколебимыми принципами.

Но все-таки принципы Прохора однажды поколебались. В 39 году, когда в стране косил людей страшнейший голод, усугубленный засухой и развитием всевозможных болезней, на Прохора напал сошедший от горя потери единственного ребенка человек. Он напал на Прохора сзади и ударил его камнем по голове. Прохор упал не землю и сквозь появившийся в ушах неприятный шум расслышал последние слова человека, который говорил, что убьет всех, кто виноват в смерти его ребенка. Прохор из услышанного ничего не понял и, почувствовав неприятное давление солнечных лучей на уставшие глаза, погрузился в неведомый темный туннель.

-Что с ним? – спрашивала у медсестер маленькая щупленькая старушка, сидевшая на стуле рядом с койкой Прохора. – Плохо все с ним, Васильевна. Возможно, что парализованной останется вся левая часть тела, - отвечала медсестра Мария, самая приветливая и добрая из медсестер. В одной руке она держала шприц, а в другой резиновую потрескавшуюся клизму.

Но Прохор оказался несколько сильнее, чем могла бы предположить медсестра. В нем заключалась жизненная небывалая сила, взращенная и закаленная трудной работой и не тронутая червями-бесполезными мыслями. Левая сторона его могучего стального тела все-таки отошла, но не до конца. Левая рука предательски отказалась слушаться и выполнять приказанные ей действия.

-Теперь ты инвалид, мы направим тебя на склад. Будешь теперь там работать, мы тебе доверяем, - сказали Прохору в ячейке партии и выписали ему соответствующую директиву на темно-желтом испачканном в мазуте листке. Прохор вытер впитавшей в себя пыль высохших полей рукой катившуюся по щеке слезу. Никогда ранее с ним не случалось подобного.

-Ну, вот еще… Ты же коммунист… Что, блять, за телячьи нежности? - огрызаясь, чувствуя, как страдание чужого человека медленно подкрадывается к собственному горлу, сказал председатель. Прохору стало невыносимо стыдно и он, чтобы спрятаться от уставившихся на него глаз, закрыл лицо рукой.

Помимо досок, хлеба, ржавой проволоки и железнодорожных гаек на складе находился ящик морфия. Наряда на него не было, и он лежал-пылился в самом дальнем углу склада. Прохор знал, что такое морфий и прекрасно понимал, что однажды он все-таки его попробует….

-Он заслужил это право, не трогать его, - сказал Сталин своим подчиненным, прочитав из переданной ему анонимки о судьбе Прохора. Глаза его были злыми, а усы свисали вниз точно мокрые.

-Где эта сучара? – заорал, выскочивший из дома на покрывшуюся красным светом заходящего солнца пыльную улицу солдат Федя. Настасья кружилась рядом с ним и уговаривала его немного успокоиться, отчего солдат чувствовал в себе еще большую силу и злость. Прохор в это время лежал на сырой траве с оголенной до локтя левой рукой и смотрел, как улетают от увядающих цветов красивые бабочки.

2004г. Сергей Трехглазый.