- Когда поступил?
- 19-10. 18 лет.
- Как обнаружили?
- «Скорая» сказала, что люди из окон увидели, «долго лежит, не двигается»
- Предварительно…
- … тут очень сложно. Фельдшер говорит, многочисленные колото-резаные – подключичная артерия, селезёнка, бедро. Огнестрел – правая рука, сквозное, раздроблено предплечье, задеты вены. Вдавленный перелом основания черепа, гематомы, переломы рёбер, правого бедра. Гипотермия.
- Так, Надя, под капельницу, наркоз, готовьте операционную, посрочнее.
- В «скорой» сказали, пульс 35.
- Логично. Побыстрей, Надя.
Когда скользко на улице – главное ступать твёрже, как бы вдавливая ногу в талый снег или лёд. Тогда в какой бы обуви ты не был, можно даже в чешках пройти по катку и ни разу не навернуться. От такой походки шаг становится таким уверенным, что даже грудь вперёд выдвигается, а подбородок поднимается с претензией на гордый вид. Вот и сейчас я шёл примерно так же. Из за того, что голова поднята выше в веки приятно «втыкаются» пухлые снежинки, тут же тают, стекая по ресницам. Свернув во двор, я прикурил сигарету, по привычке закрывая огонёк зажигалки ладонью, несмотря на то, что ветра совсем не было. Прошёл ещё несколько метров и остановился у подъезда. Докуривая, отметил про себя, что в «девятке» у подъезда не до конца закрыто окно… Надо глянуть, что там. Щелчком выбросил окурок и, в два прыжка преодолев лестницу, от чего в рюкзаке у меня звякнуло, зашёл в светлый подъезд.
- Он готов?
- Да, наркоз, капельница, инструменты.
- Ёб твою… Кто ж его так….
- Да не сказали. Никто не видел, никто не слышал, ничё не было, как обычно.
- Ментов уже оповестили?
- Да, скоро приедут.
- Так, Марина, Надя! Сюда тампон, очистите раны; скальпель, зажим.
- Пульс 35, слабый совсем. Температура 28,3, растёт. Зрачки расширены, на свет не реагируют. Дыхание слабое.
- Где рентген, анализы?
- Вот… Впринципе, всё, как и сказали, вогнутый, рёбра правые с третьего по пятое, левое третье, грудина не пострадала. Кровь в моче, это селезёнка.
- Ох ты нихуя ж себе! Почему не сказали про огнестрел в грудь? У него пневмоторакс, Надя, чистите грудину, надо дренаж делать!
Приятный звонок. Ещё раз… Шаги… Мне приятно даже слышать их… Замок… Дверь… Я вхожу, разуваюсь и обнимаю её, целую… Мне весь день хотелось её вот так обнять, и сейчас, когда я стою и держу её в объятьях, вдыхая запах её волос и пряно-кисловатый аромат духов, у меня не пропадает это желание, наоборот – только усиливается.
– Блин, ты холодный, в снегу весь, раздевайся.
–Сейчас. Ты возьми пока рюкзак, там лимоны, сыр, ещё чё-то и «квинта» две бутылки.
–Охуеть. Типа, бухаем?
–Типа того,  – и я целую её в шею.
Тепло квартиры, впитываясь в замёрзшее тело, растекается, размягчает, говорить становится легче, слова сами слетают с языка, темы становятся интересными, люди приятнее, чувства рафинируется. Она лениво рассуждает о чём-то увлекательном, я слушаю, поддакиваю, либо же оппозиционирую. Она не умна, но настолько умная, что дух захватывает от зависти, когда слышишь, как она говорит, видишь, как поступает, знаешь, как хочет. Оба смотрим друг на друга, оба слегка пьяны, я курю, глаза у обоих такие томные, как будто мы сидим на улице под зноем в 40 градусов, измученные хождением по городу. Она не красива, но красивей её я не видел ещё никого. Единственный человек, от одного только вида которого у меня перехватывает дыхание, а по всей груди вниз прокатывается тёплый, чуть покалывающий комок. Он пробивает диафрагму и спускается к животу и ниже.
- Диафрагма не повреждена. Скальпель; Надя, вставь трубку; помпу сюда.
- Тяжело идёт, там, наверное, патрон.
- Не давите! Сейчас достану, уберите трубку. Не глубоко ушла, странно, рикошет, наверное. Кстати, Надя, не патрон, а пуля….. Вот она, красавица! Ну, точно рикошет. Видишь, погнулась как. Давай трубку.
- Вот. Пошла. Давайте помпу.
- Я сам. Вот так… Так, давайте сюда рентген, я сам посмотрю. Тааак…. Ну, с предплечьем у нас вообще плохо, тут ещё, вроде, ничего так… Ага… Давай, Марина, анестезию прибавь, и живот протри. Скальпель.
- Вот.
- Селезёнка. Восемь. Пульс…
- Падает. 28. Температура выше 30,2. Растёт.
- Владимир Георгич, там милиция приехала.
- Зажим. Пинцет. И что мне – пойти поговорить с ними? Скажи, пусть в ординатору идут.
Кровь, душа, живет, есть, смысл, слёзы, мало, нет, больше, нужно, больше, кровь, нет, слёзы, смысл, больше.
- Марина, поскорее, пожалуйста, нам тут вы нужны.
- Хорошо, я мигом.
Мы лежим на диване, допиваем коньяк, смотрим телевизор, смеёмся невпопад. Слова уже совсем легко вытекают прямо из головы, не фильтруясь, в том же состоянии, в каком и зарождаются. Просто мы общаемся мыслями, мы легко понимаем друг друга, у нас нет пререканий, мы говорим обо всём. Да, мы понимаем друг друга. Оба превратились в своеобразный единый организм, который чутко ощущает каждый свой орган, слышит каждое движение, каждый стук крови, текущей по венам, видит каждый сосуд, каждый нерв, каждый нейрон, каждый разряд биотока, пробегающий по аксонам.
- Пульс падает. 15. Температура 30.
- Дайте ему эту…
- Мы поставили уже, должен подняться.
- Не растёт. Плохо совсем. Не дай бог, приготовьте дефибрилятор.
- Я сейчас. Вот.
- Надя, что у вас там?
- Предплечье зашила, без проблем.
- Пульс пропадает. Делайте ещё.
- Много!
Кошка подошла ко мне, её глаза оказались на одном уровне с моими. Я замер от страха. В горле комок. Она шёпотом, по-кошачьи гордо держа осанку начала говорить. Она говорила много, все слова были разные, фразы бесконечно слетали с её губ, но я слышал во всех лишь одно:
Снег
Лишь только весной живёт.
Брод
Лишь тот, кто ходил найдёт.
Кот
Лишь он один кошку поймёт.
Снег
Лишь только весной живёт.
- Укол, я говорю! Дайте зажим, грудь закроем, лёгкое не задето было.
- Кровоизлияние. Давайте брюшную вскрывать, смотреть надо, что там с селезёнкой.
- Вот скальпель.
- ……
- не сильно… зашьём… тампон… Марина, лоб мне протри.
Рука чувствует шёлк, скользит, сканирует и воспринимает рельеф. Шея. Мягко, приятно напряжена. Пальцы скользят ниже, в ложбинку над грудью, ниже горла. Она слабо улыбается. Чуть задержавшись, пальцы скользят по футболке, проходя между двумя возвышениями груди, идут ниже и останавливаются на животе. Дальше поперёк, медленно, по касательной, спускаются в низ живота, расстёгивают пуговицу и молнию. Проникают под джинсы и, лишь коснувшись мягких волос, вновь поднимаются, только уже под футболкой. Сворачивают, и двигаются вокруг напряжённых сосков, еле прикасаясь к их кончикам. Сердца у обоих начинают битьс
- Пульс пропал! Массаж! Несильно!
я сильнее, чаще. Пальцы скользят обратно вниз, минуют лобок и накрывают тёплое, чуть влажное место.
- Так, нету пульса! Ещё, чуть сильнее! Давай, раз… два… три… четыре…
Средний палец раздвигает складочки и проникает глубже. По ней пробегает еле заметная волна дрожи. Я спускаю джинсы ниже, после чего снимаю с неё всю одежду. Она лежит с закрытыми глазами, я опускаюсь на колени, у неё между ног. Теперь уже губы движутся от шеи по всему телу вниз. Я вдыхаю её запах, спускаюсь ниже и ниже, ни одного поцелу
- …пять… шесть… семь… восемь… Нет пульса!
- Прямой?
- Боже упаси! Дефибрилятор! 360! Смазку! Уберите про
я, ни одного касания, она чувствует лишь дыхание… Поцелуй ниже живота, ещё ниже, здесь. Она всхлипывает, слегка выгибая спину, по телу опять пробегает здесь, нет, да, нет, да, хочешь, здесь, красота, нет, хочу, здесь, стой дрожь. Я раздеваюсь, и прижимаюсь к ней всем телом, она обнимает меня, чувствуется контраст температур наших тел.
ВПЫШКА
- …теряем… …60 дж…ещ…
Я вхожу в неё медле
ВПЫШКА
нно, она выгибается навстречу мне, еле слышно отрывисто простонав
ВПЫШКА
- … разряд… руки!
«да-а..»
ВПЫШКА
- …ещё разряд! Руки! Нет пульса! Ещё! Нет пульса!
- Владимир Георгич, может открытый?!
- Да не нет, какой ему щас открытый – сами же получится убъём его! Ещё разряд!
- Да вы сожжёте его!
- ЕЩЁ РАЗРЯД Я СКАЗАЛ!… Руки! Есть пульс! Чёрт… нету… Ещё один, Надя ради бога! … Руки! Пфффф…………………. Всё, нету пульса… Сердце?
- Нет сердца… Куда там…
- Время?
- 02-04
- Запишите. Я курить пошёл…
© Gatt