Долгий путь пройден,
За далеким облаком.
Сяду отдохнуть.
(Мацую Басе)

Первый раз я встретил его в поезде “Тюмень – N-ск” зимой 2000-го года. Я уже отмахал долгий путь самолетами и поездами по маршруту Владивосток-Хабаровск-Красноярск-Тюмень и медитировал в прокуренной плацкарте с чувством спортсмена, вышедшего на финишную прямую. Там я и заметил его. Нелепый оранжевый пуховик а-ля МЧС унд Шойгу, псевдорусская ушанка с торчащими под прямым углом ушами какого-то невероятного цвета. На уровне сердца к пуховику была пришита зеленая тряпичная лягушка.
– Это подарок моей девушки, оберег, – гордо пояснил он.
В таком виде в России ходят только блаженные иностранцы. Он и был блаженным иностранцем. Это был японец, мой ровестник, в одиночку путешествующий по России. Выяснилось, что едем мы в один и тот же забытый богом город N-ск. Я ехал на никому не нужную научную конференцию набирать очки перед защитой дисера, а он спешил посмотреть “сосланный колокол” и “русско-татарские церкви”. В своем нелепом наряде он смотрелся настолько естественно, что никто из серых бабок-мешочниц и возвращающихся из облцентра уездных мещан не обращал на него ни малейшего внимания.

– Молодые люди, я рекомендую вам поселиться в нижнем городе. У нас самая дорогая гостиница в N-ске, – сердобольная администраторша неподдельно переживает за состояние наших кошельков. Город N встретил нас снежной пустотой, пугающе монументальной тайгой и морозом -45. Большая гостиница “Славянская” кажется перенесенной в эту глушь ураганом, как домик Элли из Техаса.
– Сколько?
– ОЧЕНЬ дорого.
– И тем не менее – сколько?
– 200 рублей в сутки.
Я слегка шалею. Перевожу ему, и он шалеет вместе со мной. На дворе стоит 2000-й год, а тут, на краю земли в сибирской тайге, в огромной современной гостинице есть номера за 200 рублей. Неверно истолковав наше смятение, тетушка начинает рисовать план проезда к гостинице в нижнем городе, но мы, к ее удивлению, берем номера. Вместе с нами, на несколько пустых гулких этажей, вряд ли наберется с десяток постояльцев, практически все из которых – приехавшие одновременно со мной москвичи.

Он не говорил по-русски. В случае необходимости общался на жутком азиатском английском. Работал он в японских и международных гуманитарных миссиях. Ездил по многочисленным горячим и неблагополучным точкам матушки-земли. Убирал урожаи, раздавал продовольствие и медикаменты, обучал малолетних туземных спиногрызов основам арифметики и своему ужасному английскому. Я смотрел его фотографии – он на фоне пустынь, джунглей, фанерных лачуг и солдат на джипах. В обнимку с полуголыми или наоборот, закутанными до бровей в лохмотья, жизнерадостными и не очень оборванцами всех расцветок и мастей.

Мы рысью бежим по городу. Просто идти или стоять на месте невозможно, потому что ноги начинают примерзать к земле – у нас нет таких огромных унт и валенок, как у местных.
– Невероятно... между домами пустыри по 100-150 метров. Так много пустого пространсва. Вот у нас в Японии ...
– Да знаю я, как у вас в Японии. У нас в России также. В центре любого крупного города яблоку упасть негде...
Я читаю надписи русскими буквами на татарском языке. Слышу странную речь “тыр-тыр-тыр... универмаг ... тыр-тыр-тыр... автобус...” (сейчас помню только одно слово, “баясе”,  вроде как по-русски это “цена”). Мы оба ощущаем себя иностранцами в этом странном русском городе. Причем не просто бедными интуристами, а этакими зажравшимися, сыто рыгающими буржуинами – цены запредельной низкие на все, кроме морской рыбы.

– Эта битва произошла на берегах Тобола в ... нет-нет, не подсказывай ... вспомнил! В 1673 году ... – мы осматриваем сиропитательные заведения при духовной семинарии, белокаменный кремль, православные храмы с увенчанными крестами татарскими пагодами на вершинах русских куполов-“луковиц”. Обжигаясь ледяным воздухом и смешно коверкая имена царей и героев, он рассказывает мне историю моей Родины. Которую я знаю много хуже него. В качестве слабой моральной компенсации, я торопливо сообщаю ему малоизвестные факты из жизни Футабатей Симея и подробности китайской интервенции сёгуна Тоётоми Хидеёси.

Мы сидим в фойе и пьем отвратительный кофе. На часах – третий час ночи.
– Если ты не понимал, что тебе говорят, зачем говорил “да”?
– Но ведь “да” лучше чем “нет”? И я старался говорить с оттенком неуверенности...
– Если не понимаешь чужую речь, лучше выдай тираду на родном японском, чем вводить людей в заблуждение.
В полночь у него в номере раздался звонок. По телефону вещал и вроде как о чем-то спрашивал жизнерадостный девичий голос. Дакнув пару раз и повесив трубку, он заснул. Через полчаса к нему в номер вломилась гоп-компания в лице дюжины по провинциальному жгучих жриц любви, и даже, как мне потом показалось, двух-трех усталых крашеных пидоров. Перепугавшись до смерти, он сразу позвонил мне по внутреннему номеру.
– Произошло недоразумение, мой друг не говорит по-русски. Да, мне очень жаль, что пришлось поднять из теплых семейных постелей столь изысканное общество. Я крупный ученый, приехал из криминального Владивостока в Ваш город на международный конгресс, а мой товарищ – полномочный представитель ООН, японский эмиссар Корпуса Мира, близко знакомый с Индирой Ганди. Вы ведь не хотите международного скандала?
Пока я успокаивал не в меру темпераментных сутенеров, “полномочный эмиссар Корпуса Мира” с ужасом взирал из-за моей спины на колоритную пиздобратию.

– ... и я верю, что смогу изменить мир. А сейчас, в России, я просто отдыхаю.
– Японским идеалистам не место в России. Тут и русским идеалистам не очень-то уютно. И вообще, тебе не страшно здесь одному?
– Нет. Я был в более опасных местах, Руанде и Камбодже, даже в Колумбии. Главное правило в зоне вооруженного конфликта – не носить оружия. Если ты безоружен, тебя не воспринимают как потенциального врага, и не принимают всерьез. Иначе могут просто убить.
– Ты имеешь в виду всяких обдолбанных фанатиков-повстанцев и воюющие с ними регулярные войска? А как же банальные преступники?
– Даже когда у меня есть деньги, я одеваюсь очень бедно, чтобы не провоцировать нападение. Я приветлив и доброжелателен. Без знания языка мне удается находить общий язык с людьми. Люди везде одинаковы.
– Только не в России. Здесь нужно заниматься карате или носить с собой ТТ.
– Ты заражен “верой в изначальную порочность человеческой натуры” ...

Мы расстались на следующий день. Моя конференция закончилась. Я улетел в Хабару на концерт “тайко” при Японском Консульстве, а он отправился в Подмосковье слушать каких-то уникальных баянистов-ложечников. Как путешественики со стажем, мы по взаимному молчаливому согласию не стали обмениваться адресами и телефонами. Случается, дорога сталкивает с интересными людьми, с которыми хотелось бы увидеться еще. Но пути безвозвратно разбегаются, а яркие эмоции и чувства со временем стираются и тускнеют. Поэтому лучше не обещать того, чего не будет никогда. Искусству расставаться учишься со временем.

Но как ни странно, мы встретились вновь, и опять в поезде. На этот раз – в синкансене “Токио-Ниигата”. К его рубашке была пришита та же сама лягушка. Выяснилось, что летим мы одним и тем же рейсом, в один и тот же город, разумеется, во Владивосток. Он сообщил мне о своих планах опять добраться до Сибири через Хабаровск и Биробиджан, попутно останавливаясь “в тихих русских местах”. Он получил какое-то международное приглашение и спешил принять участие в спасении Байкала. Я не успел показать ему город, потому что чуть ли сразу с аэропорта ему нужно было мчаться на вокзал. Но на этот раз, перед расставанием, мы обменялись телефонами и договорились о встрече по его возвращению через три месяца.

Он не добрался даже до Хабаровска. Его убили еще на территории Приморья, возле какого-то гниющего наркоманского поселка. Тех, кто это сделал, так и не нашли. Да их и не искали.