Хоть и выходной день, а магазинчик “Продтовары” пустует: нет сил бороться с соседними супермаркетами и ларьками, умирает магазин, тиха и печальна музыка торгового зала, мухи летали бы, да нет того драйва… Но чу! Что это? Чей-то резкий голос нарушает мир и покой старика-гастронома, кто-то кощунствует и, кажется, даже чем-то недоволен. Ну-ка покажите мне этого человека…
    Улыбаясь одними уголками рта, склонив голову на пухлую ручку, а волнительные перси положив на прилавок, стоит продавщица-красавица, увидев которую, художник Кустодиев мозоли б о кисточку натер. Впрочем, странно, что красавица улыбается – ведь перед ней стоит личность, которая, собственно, и нарушает мир и покой гастронома и заслуживает не улыбки, а хорошего пинка под зад.
    Но Алена, а продавщицу зовут Алена, привыкла к посетителю. Карл Юльевич…а по фамилии она не помнит, приходит в магазин ежедневно, ничего не покупает или так по мелочи – масла, хлеба, тюльки, потому что у Карла Юльевича пенсия маленькая, а вот говорит он много и долго. Потому и не ходит Карл Юльевич в супермаркет. Там за сто граммов тюльки столько не наговоришься. Вот и сейчас…
    - А колбаса у вас свежая? – издевательски спрашивает Карл Юльевич.
    - Свежая, - все так же снисходительно улыбаясь, отвечает Алена.
    - Ха! – торжествует Карл Юльевич, - Не может она у вас быть свежей. У вас же ее никто не берет! Валяется тут неделю…я ее вчера видел!
    - Ну, есть можно, - не дает себя в обиду Алена, - Я лично ем.
    - Оно и видно, - некорректно замечает Карл Юльевич, - Ну, заверните мне сто грамм… а то …нет… пойду-ка я лучше в супермаркет. Не вам чета. Умеют люди работать!
    - Ну, идите, - вздыхает Алена.
    - Что значит идите?! – восклицает Карл Юльевич, - Покупатель интересуется товаром, а вы ему: “Идите!”. То есть, получается, пошел вон отсюда Карл Юльевич, ветеран труда! А вот масло у вас свежее? – заканчивает он вдруг вкрадчиво.
    - Свежее, - не отступает от легенды Алена.
    - Да, конечно, - с досадой говорит Карл Юльевич, - В бумаге не видно. А домой придешь, развернешь, так горьким воняет. Вот если бы я здесь понюхал, тогда другое дело.
    - Разворачивать не буду, - твердо говорит Алена, - Через пачку нюхайте, - Алена достает из холодильника пачку масла и сует ее под нос Карлу Юльевичу, тот, морща нос, нюхает.
    - Черт его знает, - говорит он неуверенно, - Нос забит, не пронюхивается ничего. Ладно, давайте. Поверю вам в последний раз. Но учтите, есть такое слово - охрана прав потребителей! - Карл Юльевич поднимает кверху палец.
    Алена отоваривает покупателя маслом, бросает деньги в ящичек и снова опирается на прилавок. Карл Юльевич не уходит. Впрочем, она этого и не ждала. Спасти ее может только другой покупатель. Какой-нибудь молодой и наглый антисемит. Но молодые наглые антисемиты ходят в супермаркет, и Карлу Юльевичу это прекрасно известно. Оттого он и здесь.
    Помощь неожиданно приходит совсем с другой стороны. За спиной Алены открывается дверь и в торговом зале появляется Марта Вацлавовна, заведующая. Лицо ее сияет, движенья легки, летучи и грациозны, была б помоложе, подумали бы все, а в первую очередь, Карл Юльевич, что пани Марта влюбилась. Но как раз ему-то, Карлу Юльевичу, хорошо известно, что влюбляться Марте Вацлавовне не в кого – не зря в одном доме живут. И оттого на лице его появляется недоумение – и рад бы гадость сказать, да уж сильно рада чему-то Марта – может и в глаз дать в состоянии аффекта. А потому Карл Юльевич замирает в ожидании.
    - Неужто Гриша?! – тишину нарушает Алена, улыбка ее теплеет. Кажется, она догадывается о причине радости начальницы.
    Марта Вацлавовна молча достает из кармана халата большой конверт с цветастыми марками и машет им в воздухе. На лице ее появляется выражение: “А что нам принес Дед Мороз?”
    - Уй! – восклицает Алена и чуть не всхлопывает в ладоши, - Почитайте, теть Марта!
    Заведующая торжественно распечатывает конверт, достает оттуда вдвое сложенный лист бумаги, садится на прилавок и делает декламаторскую паузу. В эту паузу некстати пытается сунуться Карл Юльевич с очередной претензией, но его вовремя осаживает Алена.
    - Карл Юльевич, - говорит она, - Имейте совесть. Тете Марте письмо пришло от Григория. Из Африки. Вы уж идите домой, не до вас…
    - Конечно, - говорит Карл Юльевич обиженно, - Как Асуанскую плотину строить, так Карл Юльевич, а как письмо читать, так убирайтесь. Мне может тоже интересно послушать…И это…Марта Вацлавовна, я, кстати, марочки собираю. Вам, случайно, марочки африканские не нужны с конверта?
    Марта Вацлавовна молча показывает Карлу Юльевичу нешляхетный кукиш…

***
Дорогая мамочка!

Извини, что не писал так долго. Волею судеб оказался я на краю света, в африканской стране Ботсване. Прости непутевого сына за то, что не предупредил о планах своих, но человек предполагает, а бог располагает. Ты знаешь, мамочка, как поехали мы тогда с Мишкой Егоровым в Москву на заработки, так и закрутилось все. Писал я тебе из Москвы, как все нескладно было и наперекосяк, да дело прошлое. Сейчас все изменилось к лучшему. Мишка, небось, приезжал и рассказывал, как все приключилось. Да я повторю, а то он мог и наврать, такой уж человек.
    Приехали мы, значит, с Мишкой в Питер, потому что в Москве нас кидали раз по разу (зачеркнуто) не выполняли свои обязательства, а домой без денег возвращаться не хотелось. А в Питере попалась нам одна контора солидная по найму на работу за рубеж. Очень пристойная организация, не то что иные – все обмануть норовят нашего брата, рабочего. Предложили нам поехать в Африку. Зарплату пообещали хорошую – 2000 долларов на нос чистыми, но и требования дай боже – ни пить, дисциплина и главное – английский язык. У меня, ты же знаешь, в школе пятерка была, да подзабыл я малость, а Мишка, так тот вообще ноль.
    Пошли мы, значит, на экзамен, то есть на собеседование. А там такие люди интеллигентные все и очень вежливые. Спрашивают, умеете ли работать в сложных условиях пустыни, управлять асфальтоукладчиком или, к примеру, гудронатором. А я, ты же знаешь, бурсу (зачеркнуто) училище с красным дипломом окончил. Я говорю – да хоть башенным краном! В общем, прошел я на ура, а по английскому языку получил отличную отметку. Говорю им, кран – это крейн, а асфальт так и будет асфальт. Ну, короче, произношение у меня дай боже. А Мишку зарезали, потому что, между нами говоря, он тупой.
    Дальше скучно: паспорта, визы, прививки, всякая ерунда, пока долетели, расскажу-ка я лучше про Африку.
    Ботсвана страна очень красивая. Живут тут преимущественно негры, хотя есть и белые, такие как я. Негры не злые, войны тут нет и всяческих переворотов. Работа поначалу была тяжелая – в пустыне, далеко от населенных пунктов, потому я долго не писал. Строили дорогу в пустыне. Полгода строили-строили и, наконец, достроили до маленького городка, из которого я и пишу. Живу и кушаю я хорошо, не болею. Кушаю я всяческую пищу, очень обильную, даже ел антилопу и гадюку (зачеркнуто) змею. А живу в гостинице очень фешемебельной (зачеркнуто) красивой, и окна у меня с видом на море (зачеркнуто) речку. Вечерами, правда, жарковато и кусают клопы (зачеркнуто) москиты иногда. Редко кусают. Падлы (зачеркнуто). В речке живут разные животные: крокодилы, носороги, гиппопотамы и бегемоты. Расскажу тебе для смеха историю про гиппопотама.
    Сижу я как-то вечером в гостинице, смотрю в окно. А в номере жарко и душно, вот и решил я прогуляться на речку. Купаться я даже не думал, потому что крокодилов сильно боюсь. Думал просто прогуляться – знаешь, накатила на меня такая тоска, вспомнил, как мы с тобой гуляли, когда ты меня из детского садика забирала, или тогда осенью, помнишь, когда мы гуляли по пляжу, и нас сторож прогнал из пансионата.
    Так вот вышел я, значит, из гостиницы и пошел к речке, держась подальше от берега, чтобы не напороться на крокодила. И на всякий случай за деревьями прятался. Вдруг слышу, что-то такое в воде булькает и плещется. Ну и взяло меня любопытство. Сам боюсь, а подкрадываюсь – интересно ведь на крокодила посмотреть. Уже до самой воды добрался и осторожненько так из-за дерева выглядываю. И бац! Смотрю прямо передо мной рожа (зачеркнуто) морда (зачеркнуто) лицо такое страшное из воды торчит и ноздрями фыркает. И причем глядит на меня очень подозрительно. Я, конечно, испугался, но виду не подал, а осторожно так побежал назад к гостинице. Даже, можно сказать, быстро пошел. И тут на полдороги слышу, у меня за спиной – бум, бум, бум! И ветки – хрусь, хрусь! Я оглядываюсь на ходу, а это оказывается гиппопотам за мной бежит. Причем, очень быстро. Я никогда бы не подумал, что гиппопотамы так быстро бегают. Тут я, конечно, ноги в руки и припустил. Бежал через весь поселок, как антилопа, а негры мне вслед кричали: “Ран! Ран!” Ран – это беги, значит.
    Видишь, мама, не зря у меня первый разряд по легкой атлетике. Ничто в жизни не бывает зря. Казалось бы, на что поганый человек был наш тренер Бибердиев, а легкая атлетика меня от гиппопотама спасла!
    Ну что я все про себя, да про себя. Как там у вас дела? Как бабушка с дедом? Вино сделали осенью? Справились без меня? Я вот все волновался, что вино без меня не сделаете. На будущий год приеду обязательно, а то совесть мучает. Как там Аленка? Скажи ей, что скучаю и люблю. Денег привезу, авось поженимся. Не знаю, что уж и писать еще. Тоска… Только в Африке понимаешь, как и кого любишь. В последний раз я тут. Вот дострою дорогу и приеду.

Целую мамочка, привет всем нашим.

Твой любящий сын Григорий.

***
    Марта Вацлавовна закончила читать, достала из кармана платочек и вытерла слезы.
- Красивое письмо, - сказала Алена, - Видите, тетя Марта, хорошо все у него, а вы волновались. Живет, работает, приедет скоро.
- Да, - сказала Марта Вацлавовна, - Обещает на вино приехать. Значит, осенью ждать.
- Все это очень обманчиво, - загадочно произнес Карл Юльевич, - Гиппопотам с виду такой жирный, неповоротливый, а бегает, как конь.
- Ладно, - Марта Вацлавовна встала, - Пора уже и по домам. Ты, Аленка, если что, приходи вечерком, посидим, почаевничаем, - пани Марта открыла дверь подсобки, собираясь уходить, но вдруг обернулась, - А Вы, Карл Юльевич, за марками приходите, когда Гриша приедет. У него спросите, - она вышла и закрыла за собой дверь.
- Да, пойду и я, - Карл Юльевич вздохнул, снял с прилавка авоську с маслом и поковылял к выходу, - Завтра зайду. Масло принесу, если плохим окажется, - Карл Юльевич хлопнул пружинной дверью.

Вместо эпилога

Здравствуйте дорогая Катерина Матвевна!

Это я шучу так, Аленка. Люблю тебя и только о тебе и думаю. Письмо это тебе должен передать один грузин, друг другого грузина, с которым я сидел. Этот грузин обещал, что передаст его каким-то грузинам, которые будут в наши края ехать. В общем, пес с ними. Надеюсь, что письмо у тебя. Вначале, инструкции, Аленушка. Видишь линию вверху? Так вот, все, что перед этой линией по листам нумерованным, предназначается моей матери. Все, что за ней – тебе, вот это самое письмо. Второе, купи в филателии марок африканских штук несколько, наклей их на большой конверт и поставь на него штамп со словом “Gaborone”. Штамп исполни как-нибудь – дело плевое. Никого не проси. Вырежь сама из резинки. Хотя Мишку можешь попросить. Как он там кстати? Не болтает? Скажи, если проболтается, башку отобью. В конверт – материно письмо и подкинь в почтовый ящик. Все.
Дела у меня в порядке – уже в зоне. В Крестах помучился маленько – теснота, клопы, да и с непривычки. Здесь полегче, только зубы болят, кровищей плююсь. А в остальном – сносно. Режим, епт. То ни хрена не делаем, работы нет, то аврал – кидаем цемент лопатами, в общем, неинтересно это тебе. Главное, что здоров, а зубы новые вставлю.
О нас с тобой. Не знаю, что ты там и как, указывать-наказывать не буду. Сидеть мне чуток, авось еще и амнистия подсобит. Так что ждать меньше, чем из армии. Люблю тебя. День о тебе думаю, ночь думаю. Цемент лопатой кидаю – думаю, клопы кусают – думаю, и вроде как не чувствуешь. Красавица ты у меня. Я тебя нарисовал на бумажке по памяти, а кент один татуировку мне сделал на плече, жаль толком разглядеть не могу, а на бумажке вроде похоже.
Писать буду по возможности точно так же – или почтой на твой адрес, или нарочным. Почтой боюсь – прознают. Читают же все. У нас читают – у вас читают. А людьми передавать нерегулярно. В общем, посмотрим. Не век тут вековать. Письма, блин, писать не умею совсем. В последний раз писал матери во время Олимпиады-80, аж пальцы болят.
Ты там матери помогай, если что, как будущая невестка. За хахалей убью. Шучу, конечно. Зарежу.

Целую крепко,
С пламенным африканским приветом,
Твой Гиппопотам Гриша.