Февраль, то есть воскресенье.
Среда , четверг, пятница и суббота куда-то дружно потерялись.
«В бездонную эпоху…»,- откуда это? Вертится в гулкой голове. Что-то очень знакомое.
Вчера, помнится, под занавес, сам с собой играл в игру «Угадай свою площадку».
Проиграл.
Лишь глубокой ночью, проснувшись на коврике этажом ниже от холода, тошноты и дивного аромата роз, попал домой. Вся постель в земле, ибо спал в ботинках. Ну, хоть по крайней мере, левый расшнурован. Или это правый зашнурован? Пока неясно…
С кем хоть пил-то? Знать бы…
Начинали, помнится, с Димкой-чеченом. А потом? Неизвестно, потому что начали качественно, с литра. Вспоминаются лишь какие-то мутные бессвязные обрывки. Неведомое прокуренное кафе, навязчиво-громкая, мешающая сказать что-то очень важное, музыка. За столиком некрасивые, пьяно ржущие бляди. У самой толстой на шее зловеще темнеющий при каждом булькающем приступе смеха длинный пунцовый шрам. Водка-пиво, суки-бляди.
Потом куда-то ехал с ними в такси. Его пытались высадить за рвоту, а он всё цеплялся за дверку, орал, чтобы его отвезли к Зимнему дворцу и позвали Ленку. Хотел ей показать революцию. Колени в хлам содраны, как у истового молилы. Брюкам пизда. Походу, его волокли, как в боевике - на открытой дверке копытами по асфальту. Революционер, блядь.
Потом, помнится, протяжно выл в парке. Хуй знает, захотелось чё-то протяжно повыть в парке. Какие-то тёмные силуэты, хриплыми голосами успокаивающие его. Пластиковые стаканчики с очень плохо идущей водкой. А в парке с кем пил? С какими-то грязно одетыми господами… Блин, неужели с бомжами? Это уже полный нифель и отстой. Просто кал и шлак.
Потом сутки в милиции. Там у него временно отобрали паспорт и шнурки (а, так вот откуда левый развязанный…или правый завязанный…).
Поскольку сразу же при выходе из околотка купил и один за другим осушил три флакона прохладной «Балтики» девятки, эти сутки можно не считать. Затем два дня синей комы.
Ливер неприятно подрагивает, голова гудит. Подумал о водке. Передёрнуло. Нашёл её трусики. Передёрнул. Подумал о водке опять. Нет, пить не нужно, так и до запоя недалеко.
Деньги! В кошельке сиротливая сотка, оставшаяся от восьми штук. В кармане драных брюк три скомканных червонца. Интересно, пропил всё, или представители власти экспропри…. экпрос…эспрок… спиздили?
Звонок. Хорошо, хоть телефон не промОхал.
Димыч. Сейчас всё узнаем.
-Да.
-Живой? Ну ты, блин комик. Медвежонок Гонза в натуре.
-Чё было-то?
-Ты не помнишь, что ли, как в парке бомжихам стихи читал? Розы им покупал? А потом по косарю каждой отслюнявил! Я чуть пуп с тебя не сорвал!
Вот так еби-новости! По косарю!
-А чё ты, олень, меня не остановил-то?
-Да ну тебя нахуй пьяного, спорить с тобой. Ёбнешь чем-нибудь, а потом будешь с виноватым еблом говорить, что ничего не помнишь. Да и прикольно мне было на это шоу посмотреть. Я смеялсо!
В голове, стронувшись от финансового стресса, вяло поплыли вчерашние стихи, которые имели (бурные аплодисменты и крики «Бис, нахуй! Молодец, блядь!») оглушительный успех:
«Еслиб знать мне, сколько водки
нужно, чтоб изжить печаль,
чтобы горе и тоску
смыть в бездонную эпоху-
я бы выпил, мне здоровья
телесного не жаль.
Лишь бы лучше стало, легче.
Иль хотя бы просто похуй»
Серёгин диск цэ, заскрежетав, наконец-то неохотно запустился и выдал ему ещё пару занятных файлов.
Бомжиха, похожая на сильно избитую миссис Даутфайер. Две трагично-белых розы в грязной женской руке. Русские народные песни в обнимку. Совместный, задыхающийся побег от ментов. Кутузка.
В принципе, ничего такого, обычные синие гуси. Могло быть гораздо, гораздо хуже.
-А где ты был, когда меня из такси на ходу выкинули?
-Да мы стобой в кафе потерялись, ты с какими-то улитками беспонтовыми завис, а потом я тебя в парке вызвонил. Я хуй знает, кто тебя и откуда выкинул.
-Ладно, я тебе потом позвоню.
В исходящих – трижды Ленкин номер. Блядь, худшее, что он мог сделать бухой - это звонить ей. Представляю, что наплёл. Каждый разговор не менее пяти минут. Пять минут угроз и унижений. Удаляем этот номер от греха. Всё, больше нет такого номера.
Самое плохое, что душевная боль не ушла, а смешавшись с дичайшим похмельем… Да что там говорить – хуёво, очень хуёво. Ты вот тут бухаешь, а там её другой ебёт. И в рот тоже. И в жопу…
Серёга всё никак не мог решить, что же ему делать: не то пойти приготовить что-нибудь пожрать, не то лечь в ванну и вскрыться свежераспечатанной «Невой».
Не то купить порошку…Где у нас на районе путёвым банчат?
Так, стоп!
Надо быть мужиком. Чё раскис-то? Хуй на неё. Хватит, как сопля, пьянствовать и жалеть себя. Так в натуре можно до петли допиться. Из-за дырки ещё не вешался. Вспомни, как сам баб у друзей уводил. Прочувствуй, каково им было. Ушла и ушла. Похую.
Вещи, конечно надо выслать, вещи тут не при чём.
Переживём. Просто надо сегодня кого-нибудь выебать. Какого-нибудь человека с пиздой. Да, это в цвет. Выебать. И нехуй.
Подойдя к унитазу долго размышлял, покачиваясь: посрать или уж сразу - поблевать? Посрал. Увидел высранное. Поблевал. Смыл. Принял прохладный душ.
Кого бы, кого?
Вызвонил Маринку. Маринка – это невысокая длинноволосая брюнетка с правильным лицом, но без грудей. Грудь ей заменяли два огромных, кофейного цвета, соска. Похуй, зато точно даст, без дешёвого мозгоёбства. И сосёт прилично. Похуй!
Маринка уболтала его поехать к каким-то там её друзьям на днюху. Серёга решил много там не пить, и зашёл к Кузе.
-Даров, Кузьма. Займи пакетОс.
-Здорово. Ну ты и корочник, Серёга! Я с тебя членЕю! Проспался, алик?
-А чё такое?
-Да ночью, мать мне грит, выдь, посмотри, собака какая-то в подьезде, что ли, воет. Я выхожу, а это ты этажом ниже калачиком лежишь прямо на бетоне и подвываешь. Шары дурные, вокруг всё облёвано,а в руке роза. Я те грю: «Серёня! Иди домой!», а ты на меня матом…Ну я тебе коврик, какой почище, подстелил…
-Ладно, хуйня. Пьянству бой. Неси пакет.
Из присутствовавших на вечеринке парней, как минимум трое драли Маринку. Это читалось и по их взглядам, и по её. Маринка была по жизни не то что бы слаба на передок, а просто очень отзывчивая. Поэтому и с мужем разошлась. Поэтому и с Серёгой познакомилась.
Вскоре наступила та стадия пьянки, когда все делятся на группы по интересам, и одновременно можно слышать сразу несколько летающих над столом и не пересекающихся между собой тем прогонов. Каждому есть что сказать.
-…брат-то, совсем скололся. Лечили его лечили, филок кучу впалили. Так он, стервец, у экстрасенса умудрился мобильник ёбнут во время приёма…
-Да убивать их надо! Лечить бесполезно! Или химикам, на опыты. Этих уродов не жалко.
-Красное такое, вот здесь вырез…и недорого…
-Мишка-то чё учудил. Пришёл к должнику, а тот ему опять «Мол, счас денег нету, давай попозже…». Миха хвать с гвоздя ключи от «Тойоты», а тачка у подьезда стояла. Миха в неё прыг, заводит и об угол дома ёбс! Отьехал маленько, и опять- ёбс! Вылез, ключи этому клоуну швырнул, сказав: «Теперь ты мне ничего не должен». Там весь двор охуел.
…чё сидишь, как в жопу записанный? Давай выпьем!
-…больше не поедем. Гостиница – бичёвник, хавка – гавно…
-Ты на чём сегодня приехал?
-На каблуках. Тачки обе в ремонте…
-В деревню надо летом ехать! Вот где летом охуительно!
-На сезон я бы сгонял…
-Да, сезон – это пиздато!
-Хули ты материшься? Охуел, что ли? Здесь же дамы!
-Да дамам похуй!- Весёлый женский голос,- Мы и сами завернуть могём, да, девчата?
-Без пизды!- и общий хохот.
Мужской голос:
-Не, девчонки, без пизды никак нельзя! Как без пизды-то?
-А рот и жопа на что?
И ржач пуще прежнего.
«Есть же люди. Бухают, а прёт их как с ганджи» подумал Серёга, но развеселиться чё-то никак не мог. Наверно то, что с бодуна.
После пяти стопок ледяной перцовки ему заметно полегчало. Потроха перестали трепетать. Огляделся, но Маринку нигде не увидел. Предложил чавкающему рядом толстяку, позже оказавшемуся пристряпанным Толиком:
-Пойдём, зёма, подкуримся для аппетиту. У меня есть чё. Бодрейшая.
-Не, спасибо.
-Пойдём, чё ты. Траву курил когда-нибудь? Реальная тема!
-Не, я не буду.
-Да не ссы ты, на неё не подсядешь. Заебись будет! Поугораем!
-Нет, я опасаюсь.
-Да не бойся ты! Трава не наркотик, говорю не подсядешь. Пошли, мне одному скучно.
-Да дело не в том, что подсядешь или не подсядешь. Мы просто кашей с именинником полтора часа назад вкинулись, по четыре весла. И если этот калейдоскоп у меня в голове, это только начало…то ну его на хуй… Четвёртую тарелку салата питОню, а она всё разгоняет и разгоняет. Я вот даже не знаю - глюк ты или нет. Мне странно как-то в голове, а ты говоришь – курить. Боюсь маму потерять. Курить мне не надо, это точно. Меня и без этого укутывает капитально.
Так вот в чём дело! Они тут уже добренькие.
-Чудак, да кто ж кашу едой обламывает!
-А чем?
-Водкой!
Пошёл курить один. В подьезд. Застраивая, услышал этажом выше стоны и возню. «Ебутся, чтоль» подумал безучастно, взрывая. Стоны усилились. Подступил и торч. Блин, вот бы глянуть. Интересно ведь, в какой позе. Живое, неподдельное порно. Поднялся на пару ступенек, и в проёме увидел… Эх, Маринка, Маринка! Добрая твоя душа. Хули, именинника, конечно, надо уважить.
Девки, девки! Да что ж вы нас так мучаете-то?
Докурил (бедняга именинник всё никак не мог финишировать, видать кузмич расслабил), затушил.
Быстро оделся в прихожей, погладил белого кота и вышел.
Медленно брёл под моросящим, щекочущим дождём. Ветки…Слепые ветки… Их росчерк мил и печален, как рисунок судьбы…
Вдруг стало как-то легко и ясно. Больше никто не предаст, не ужалит в самое больное. Кажется понял, как надо относиться к женщинам, чтобы не мучиться и не страдать. Ну вот такие они! Попытки понять их или переделать бесполезны. Их можно только любить.
А Ленка… Да спасибо ей уже за то, что три года жила с ним, с распиздяем, хотя за самой женихи на джипах увивались. Бабе же тоже надо о будущем думать. О детях. И, по большому счёту, чувства тут непричём.
Главная боль позади. Ну может быть не совсем позади…Но пройдёт время…
А счастье ещё обязательно будет!
Сзади донеслось:
-Браток, дай сигаретку!
-Папиросы,- сказал Серёга, и вдруг засмеялся, представив себя с общипанной белой розой в руке на обблёванном коврике с надписью «Welcom!».
Да уж, завидный жених, нечего сказать. Правильно сделала, что ушла к другому. Если к другому уходит невеста…
-Похуй, давай папиросу. Можно парочку?
-Да бери конечно.
Надо идти спать. Отпуск кончается.
Завтра на работу.