Проснулся я утром. Яркое солнце светило мне в глаза через тонкие прутья. Я находился в клетке, под моими лапами лежали прелые листья и затвердевшие орешки фекалий. Я был кроликом, сереньким и пушистым. Уже второй день. Не в силах повернуть время вспять. Позавчера я съел такое количество семян дурмана, что сместил свою точку осознания в животную область, стал кроликом. Чуть не обезумел, чуть не порвал свое новое тело на кусочки. Истекающего кровью меня нашел крестьянин. Небритый и пьяный, с улыбкой гнилых зубов. Он взял меня в руки и понес к себе домой, я не пытался вырваться – у меня не было сил. Он шел по знакомым  тропинкам, и мне становилось невыносимо, я сходил с ума, понимая, что уже никогда не смогу пройти по ним сам. Желтые опавшие листья устилали ему дорогу и шуршали под ногами. Он принес меня к себе на двор, где воняло сырой перекопанной землей и недавно собранной капустой, посадил в клетку. Кроме меня в ней проживали-наращивали мясную массу еще два самца. Сразу же, как только крестьянин скрылся из виду, они стали злобно приглядываться ко мне и, кружась возле меня, словно голодные акулы, постепенно наступать. Я был не в силах что-либо предпринять. По-очереди они меня выебали, залив спермой мой пушистый окровавленный хвост. Потом начали меня грызть и раздирать тело острыми когтями. Они стояли ко мне задом и били меня задними лапами. Я умирал. Я видел как в самом верху клетки, под ее потолком летал обезображенный дурманом мой ангел-хранитель. Схватившись за голову, он не знал, что ему предпринять. Периодически он смотрел в мои уставшие затухающие глаза, и тогда я мысленно ему говорил: - Извини, я сам виноват, я знаю это, но, понимаешь, я хочу жить, так же как и любая тварь на этом свете. Спаси меня. Он отворачивался, начинал метаться под потолком, ударяясь своими смятыми крыльями об ржавое железо. - Я всю жизнь носил тебя вместе с носовым платком в сальном кармане. Извини. Помоги мне.

-Ах вы, стервецы, - сказал показавшийся у клетки крестьянин. Глаза его смотрели в разные стороны, словно у курицы. Он был изрядно пьян. От него воняло дешевым алкоголем и сырыми яйцами. Он засунул руку в клетку, и кролики-самцы, почувствовав запах пота, начали лизать ему шершавые пальцы. Крестьянин улыбнулся, настроение у него было на подъеме. Он вынул меня из клетки, я взглянул наверх. Собирался дождь, в небе неслись серые комканые облака и летали обезумевшие от скорых морозов грачи. Откуда-то сбоку подошла женщина с грязными слежавшимися волосами. Она приблизила ко мне свое лицо, и я почувствовал запах ее гнилого дыхания. Я фыркнул в неё кровью.

-Его надо зарезать, пока он сам еще не умер, - сказала она мужу. Мой ангел-хранитель врезался ей в глаз, но не смог причинить боли. Женщина отвернулась и уставилась на соседей, сгорбившихся над лопатами, вскапывающих свой удел пространства. Крестьянин отнес меня на холодный стол, стоявший под желтой яблоней. Я почувствовал гладь пластика, которым он был оббит, она показалась мне жесткой и неудобной. Крестьян оставил меня одного. Ангел-хранитель сел напротив. Он плакал, его невидимые слезы капали на стол и текли по нему до моих окровавленных лап, обжигая мне раны, заставляя меня чувствовать собственное тело. Я попытался их отодвинуть, невыносимая боль, распространившаяся по нейронам, ударила мне в мозг. Я закричал, но в пространство не вылетело ни одного звука, боль локализовалась внутри. На столе остался кровавый след. И тогда я нашел выход, нашел ту веревочку, взбираясь по которой смог бы вылезти на Свет Божий, остаться живым. Преодолевая боль, заглушавшую собой как фон все передаваемые конечностям сигналы, я стал писать на столе собственным телом. Задние лапы отказали и висели, будто чужеродные и привязанные. Я передвигался только на передних. Мне удалось написать SOS, что затратило 10 минут Земного Времени и оставшийся потенциал моих сил. Глупые воробьи, встряхивая периодически крылья, смотрели на меня как на сумасшедшего. Ангел-хранитель ликовал, в его глазах загорелся огонек - малейшая надежда на выживание в суровой действительности крестьянских предпочтений.

Крестьянин пришел с огромным ржавым топором и с железным не менее ржавым прутком. Он прочитал надпись, и разум его помутился. Он попятился назад, несколько раз перекрестился, схватился за сердце и осел на асфальтной дорожке. Из дома выбежала жена.  Подняв мужа, она позвала сына. Выбежавший сын с огромными зелеными глазами и веснушками на пол лица затащил крестьянина в дом. Я остался лежать на столе. Мне повезло. Через какое-то время пошел дождь, надпись растеклась и совсем скоро исчезла. Уже ночью, когда холод проник в каждую клетку моего мокрого организма, сын крестьянина вспомнил обо мне. Подошел к столу, выдыхая в меня струю табачного дыма. Стряхнул с моей мокрой шерсти несколько упавших  листьев, взял на руки, отнес в пустую клетку, проржавевшую, с огромными дырами, накрыл какой-то грязной тряпкой. - Только не умирай, иначе мясо испортится, - прошептал он мне на ухо. Я закрыл глаза и уснул. Ангел-хранитель лег рядом.

Проснулся я утром. Яркое утреннее солнце светило мне в глаза через тонкие прутья. Я находился в клетке, под моими лапами лежали прелые листья и затвердевшие орешки фекалий. Я был кроликом, сереньким и пушистым. Ко мне по асфальтной дорожки со стороны дома приближались Люди В Черном. Крестьянина в смирительной рубашке тащили в машину скорой помощи. Сын и женщина с грязными волосами плакали. Осеннее солнце согревало всех участвующих.… Ни одного соболезнующего.

2004г. Сергей Трехглазый.