Сижу значит давесь, хаваю курицу в бульоне, кстати ахуено вкусная вешь, если кто исчо из «Вкусно жрать» не песал, цыпляйте бля тему камрады – абсолютна безвазмездна отдаю веть.
Ну, так вот йем значит этат куриный бульйон. Мысли естесна, по саветам маиво лечищиво врача, фсе направлины для лучшей усвояимоимости на абъект пожирания, тобишь на саму курецу. Или на то шо от них пастипено остаетца. Вот ано ништячное белое мясо, скорее всиво от куриной грудки (ням-ням). Вот нежные и сочные куринаи ножки (у-у-у бля). А типерь очиредь и шейки с крылэшками исчезнуть ашметками раздробленых кастей и пережованой кожи исчезнуть в маей ненасытной утробе (вкушнятина). И тут - «тук-тук-тук можна к вам?». Кто там блядь? А эта я, твая Мысля!

Вощем ниставо ни с сиво в процесе добивания бульона мне вспомнился один эпизод из произвидения давным давно преподаваемого в школе  савецкава песателя Бориса Полевого - «Повесть о настоящем человеке» (а щас такие росказы в школе четают или тока Гарного Поттира?). Есть там такой момент, кто вспомнит - тот читал, када Алексею Мересьеву, после всех иво злоключений и упорной борьбы за выживание в лесу один на один с суровой росийской зимой канецтаки свизло. Иво полупарализованого но несдающивося и упорно ползущего из последних сил к нашим частям подобрали наши радные партизаны. Карочи кто хочит можыт исчо раз перечитать даное произведение, мною кстате весьма любимое и уважаемое и заценить сей момент када полуживого но уже легендарного летчика отхаживают в партизанской зимлянке. Там дед Михайла за ним ухаживает, кокаято дефка Варя. Ани тожы все партизаны и низкий паклон им от благодарного потомка за беззаветную преданость отчизне и неоценимой падмоге в выйграной борьбе с миравым фашизмом (нацболы сцуки рыдайте блядь от стыда!).

Но я не про это, вощем время то военное, галодное. На деревнях, городах и прочих населеных пунктах жрать исессна нифига нету. А если и чо найдетца заныканое али проста впопыхах забытое, то моментально отправляетца на фронт, веть само сабой бойцам красной армии продовольствие треба первоочиредно. Так это там голодняки в жилых мосивах, а придстафьте шо у партизан да в зимнем лесу творитца? Да шаром бля покати! Какая жрачка? Грибы да суп из еловых веток, ну там сухофрукты есчо из летних запасоф. А тут летчик-гирой раненый и еле живой. Нада же иво чемто кормить!?

К слову сказать была в партизанском отряде исчо одна партезанша - бабка Василиса, а у нее одна единственая живность на весь лес – курочка с забавным и редким именем Партизаночка. Эта курочка еще та. Единственная кто выжыл из К/МРС после многомесячной отсидки в лесу вапреки фсем испытаниям войны и регулярно снабжала бойцоф невидимого фронта свежыми диетическими яйцами стойко перенося периодические набеги фрицаф. И была эта ряба единственой отрадой как для всиго лесного отряда, так и в асобиности для хапнувшей своей толики военного горя старушки Василисы.

В этом вспомнившемся мне эпизоде дед Михайла начил крутить бабе Васе мозк на придмет самоосознания и с требованием варгана из Партизаночки бульона для Мересьева. Типо иму нужно силы востанавливать и фсе такое, а из протеиноф в отряде тока белок яишный да дефствено бедное витаминами молоко дефки Вари. Так и этава всиго нехватамба нифига! Надо шонить посущественее жэ. Ну так вот ты Василиса пайди и курице сваей шею то и отверни, а патом в кател ие родимую. Бабка Василиса канешна попервой продинамила фсио и фся, послала всех к ибеням и ушла в негодовании, но патом...
И, есчо раз отвлекусь, чем мне нраитца советцкий народ то, это, пафтарюсь, сваей беззаветной любви к соотечествиникам и к родине и то шо совесть они свою не растеряли выживая даже в самые суровые годы лихолетья.

А вот што было патом, цетирую:

«…Снова  все  поплыло  в  сероватой,   расплывавшейся   светлыми радужными кругами тьме. Потом в этой тьме, тихо шелестевшей  какими-то колючими звуками, услышал он два голоса - Варин и еще другой, женский, старушечий, тоже знакомый. Говорили шепотом:
- Не ест?
- Где там ест!.. Так,  пожевал  вчера  лепешечки  самую  малость  - стошнило. Разве это еда? Молочко вот тянет помаленьку. Даем.
- А я вот, гляди, супчику принесла... Может, примет душа супчик-то.
- Тетя Василиса! - вскрикнула Варя. - Неужто...
- Ну да, куриный, чего всполохнулась?  Обыкновенное  дело.  Потрожь его, побуди - можа, поест.
И прежде чем  Алексей,  слышавший  все  это  а  полузабытьи,  успел открыть глаза, Варя затрясла его сильно, бесцеремонно, радостно:
- Лексей Петрович,  Лексей  Петрович,  проснись!..  Бабка  Василиса супчику куриного принесла! Проснись, говорю!
Лучина, потрескивая, горела, воткнутая в стену у входа. В  неровном чадном свете  ее  Алексей  увидел  маленькую,  сгорбленную  старуху  с морщинистым длинноносым сердитым лицом. Она возилась у большого  узла, стоявшего на столе, развернула мешковину, потом  старый  шушун,  потом бумагу, и там обнаружился чугунок; из него  ударил  в  землянку  такой вкусный и жирный дух куриного супа, что Алексей почувствовал  судороги в пустом желудке…
И вспомнилась Алексею печальная история бабкиной семьи,  рассказ  о курице, носившей смешное прозвище: Партизаночка, и все -  и  бабка,  и Варя, и вкусно дымившийся на столе котелок - расплылось в  мути  слез, сквозь которую сурово, с бесконечной жалостью и участием  смотрели  на него строгие старушечьи глаза.».
Конец цитаты.

И может быть я падла и сволочь паследняя и цыник несусветный, каких еще мало на свете, но в этот самый момент, доулипетывая остатки куриной шняги, я жрал и плакал. Жрал и плакал…

Спасибо за внимание.