Зачем ты меня вытащила? Зачем ты дежурила ночами? Зачем притаскивала врачей, когда я уходила? Зачем это все? Этот дом, эти стены, эта жизнь, зачем? Почему ты не позволила мне остаться с ним? Ты же видела, что я хотела уйти с моим сыном! Как ты могла? Кто дал тебе право решать за меня?

Я была самой счастливой на свете, когда мой ребенок шевельнулся. Он был большим, крепким, просил есть и крутился, когда я терпела и не кормила. Мне было очень тяжело носить его. До беременности я весила 45 кг, а муж 110 при росте 196, мой сын созревал таким же крупным. Имя придумали сразу – Ванька, Иван Дмитриевич – звучит! Мужу нравится. Если бы УЗИ показало дочку, имя придумывал бы он, а так – я выбирала.  

6, 7, 8 месяцев. Скоро, уже очень скоро. Свекровь, точнее бабка мужа, вырастившая его, как мать, договорилась, что меня посмотрят в больнице, где она 20 лет простучала секретарем на машинке. Еле хожу, ноги опухли, пятна на лице. Что-то тревожно. Жарко, душно в этом году в июне. С трудом доехала. Захожу в кабинет, разуваюсь, встаю на весы.

- Вам надо ложиться сейчас, плод большой, возможны осложнения. Идите домой, собирайтесь, подъедете к 16.00 с вещами. Не волнуйтесь, все хорошо. Так, для перестраховки… Обязательно подъезжайте…

Что-то не так? Почему так срочно, все же хорошо. Что сказать Диме? Еду домой к родителям, в голове звенит: «для перестраховки… для перестраховки…» Вползаю на кухню, падаю на табуретку, душно, голова кружится.

- Мам! Мне надо в больницу ехать! Что-то с плацентой, я не поняла… Пойдем к нам, помоги собраться…
- Зачем? Еще целый месяц, будешь гулять, есть фрукты, а так, больница, лето, пух летит, лежишь, пролежни належиваешь… попей компотика…, - с мамой становится как-то спокойно и надежно, мама обнимает меня одной рукой, прижимаюсь к фартуку, вдыхаю запахи кухни, хочется плакать, такое мое положение, плачу от всего.
- У меня тоже так было. Все боялись - и ничего, обошлось… И ты, и Сережа и тьфу, тьфу, тьфу. Просто ты маленькая, вся в меня, таз узкий, перестраховываются, не бери в голову, все будет хорошо. Опять слышу слово «перестраховка». Вбегает брат – Сережка.
- Сынок, проводи Таню к Бабе Кате.

Когда это произошло? Ночью? Помню боль, разрывающую на части, ни на секунду не отпускающую боль… Помню растерянное лицо Димы. Баба Катя куда-то звонит, потом держит меня за руку. Дима, где Дима? Побежал за неотложкой? Дедушке плохо? Кровь! Откуда кровь? Больно, как больно! Что со мной? Со мной что? Как? Еще рано! Еще месяц! Приехали? Меня несут по лестнице, санитар что-то тихо говорит Бабе Кате, она не успевает за носилками. Пуховый платок, накинутый на ночную рубашку, падает…

Я была где-то посередине между здесь и там, между было и не было, между сейчас и потом. Баба Катя, была рядом и, каждый раз, чувствуя, что я пытаюсь выскользнуть из рук медицины, звала врачей, и все начиналось сначала. Через 11 дней я открыла глаза. Увидев забинтованный живот, пошевелила губами: «Мой сын?». Баба Катя достала носовой платок:

- Танюша, его нет, не смогли спасти. Надо было все-таки поехать в больницу. Началось заражение крови, упустили… Вот тут… Посмотри…
Вытащила из халата фотографии. В маленьком, почти игрушечном гробу, как в детской коляске безмятежно спал малыш. Большой крепкий мальчик…, мой сын…, Ванька…
- И еще, Танюшечка, было очень серьезное заражение. Ничего нельзя было сделать… В общем, тебе все там удалили…  Дима не знает…
Сквозь звон в ушах слышу слова: тысячи женщин, счастливы, без детей, не главное, усыновить, семья, воспитаете, молодые, все впереди…

Дима все понял или почувствовал, а через год сказал:
-Тань, ты знаешь, у нее дочка, муж их бросил… Тань, она сделала от меня два аборта… Тань, тебе уже легче, ты почти поправилась, отпусти меня…

Дима переехал, дедушка умер, мы живем вдвоем с Бабой Катей. Когда мы ссоримся, я кричу: «Зачем ты меня вытащила?...»