Холодный ветер осени сырой
Бросает в лужи ворох мокрых листьев,
В окошко мелким дождиком стучится
Вторая половинка октября,
И каждый день, веселый или злой,
Торопится с рекой забвенья слиться,
Но ничего с тобою не случится
Пока не остановится Земля,

Не испарится синий океан,
Над берегом светило не погаснет,
И не умрёт Земли последний житель,
И горы не рассыпятся во прах…
А птиц манит тепло далёких стран,
На плечи давит облачная масса,
И замерзает скошенное жито
В тумане на желтеющих полях.

И в сумерках по ним совсем один
Ты бродишь, никого уж рядом нету,
Ушедшие в заоблачные страны
Уже достали жалкий жребий свой,
А ты, дожив до инея и льдин,
Когда-нибудь, в разгар другого лета,
Расскажешь нам концовку этой драмы
Что началась капелью и травой...


              Пару раз в камментах упоминал я в общих чертах особенности срочной службы на Дальнем Востоке, а сегодня вдруг подумал: с чего бы не рассказать подробнее об этой страничке моей жизни - авось настоящая история посильнее надуманной будет.

              1983 год, андроповский призыв. В большинстве ВУЗов упразднены военные кафедры и после первого курса в армию гребут всех подряд - так решил Андропов, новый генсек. Я стою перед дилеммой - откосить по здоровью и позорно остаться на втором курсе с девочками или идти выполнять воинский долг как все. Теперь, 20 лет спустя, никто уже не сомневается, какой выбор надо было сделать. А тогда многие думали иначе.

              Середина ноября 83-го. Военно-транспортный самолет уносит одетых в штатскую рванину пацанов с юга России на Дальний Восток. Перелет длится 12 часов, и с каждой посадкой всё холоднее. В Уссурийске лежит снег. Мы шагаем уёбищным строем  по аэродромному полю, навстречу, в тот же самолет - весёлые дембеля. Смеются, машут нам руками и выкрикивают: "Вешалка! Вешалка!!" (Мудаки, через 2 года я так же шёл обратно и ничего подобного не кричал.) Что такое "вешалка", я понял чуть позже, когда прибыл в часть.

              От Уссурийска до поселка Раздольное на грузовике езды - час с небольшим, а от Раздольного до Владика - и того меньше. Поселок нашпигован воинскими частями, солдат в нем – больше, чем местных жителей. Когда меня привели в казарму, она была пуста. Мне приказали подняться на второй этаж и ждать своей участи там, что я и сделал. Это было помещение размером с хороший спортзал с дощатым полом, дорожкой из плоского шифера посредине и  двумя рядами коек с каждого боку.  Там витал дым и пахло костром. Сквозь горькое сизое марево в глубине виднелась 200-литровая пожарная бочка, стоящая рядом печка-буржуйка и сидящий перед ней низкорослый сгорбленный солдатик со старушечьим лицом (как позже выяснилось, "дедушка" на блатной должности истопника). Кроме нас двоих, в помещении больше никого не было.

              - Сюда иди, солдат, - сказал  чмошный "дед". Я подошел. Последовали обычные вопросы, кто такой, откуда. Я, в свою очередь, поинтересовался: - А почему у вас тут так холодно?
              - Трубы перемерзли до самой кочегарки, воды нет, отопления нет, умывальник и срачник не работают, срать ходим в сортир на улице, метров 200 отсюда, - последовал ответ.
              -Как же вы так живете? - изумился я, а солдатик в ответ усмехнулся.

              Вскоре подоспел обед, народ вернулся из автопарка, и я благополучно влился в армейский коллектив. У меня нет никакого желания  рассказывать вам анекдоты в духе "ДМБ" или сериала "Солдаты", где люди тешатся друг над другом от нечего делать. Все это более-менее было, но рассказ-то не об этом.

              Сама по себе работа или строевая подготовка на морозе не страшны, если есть где согреться. У нас же согреться было негде. Просыпаешься в утреннем колотуне, одеваешься, бежишь сначала 200-метровку в сортир, затем к пресловутой ржавой пожарной бочке, куда за ночь из перемёрзшего отопления натекает вода.  Из этой бочки собравшаяся толпа "черепов" вся разом умывается, бреется, моет шеи и лица с сажей в глазах и носах от постоянного дымного марева чадящей "буржуйки", вытирает грязь полотенцами... Некоторые даже пытались чистить зубы этими мыльными помоями... Тьфу, нахуй! Через какое-то время мы перестали чистить зубы вообще. После дембеля, правда, лично мне пришлось одеть на все коренные зубы (которые остались, конечно) коронки и мосты.

              Вы спросите: «А что ж вы, чмошники, не сходили в кочегарку, на кухню, в соседнюю казарму, снегом хоть бы не умылись?» Отвечаю: привилегия мыться в кочегарке, а тем более на кухне была только у прослуживших не менее года, полугодовалые "фазаны" выкручивались каждый по-своему, "черепам" же вроде нас вход туда был заказан под страхом отхуяривания половником по лбу или лопатой по почкам. Снегом в двадцатиградусный мороз хорошо умываться, выйдя с красной рожей из пиздатой русской бани, а набирать твердую снежную крошку, дрожа от холода, в растрескавшиеся от мороза руки, растирать им обветренное саднящее лицо....  Короче, это пиздец, я пару раз попробовал и больше не захотел и никто этого не делал.

              Одежда солдата зимой - пара "тёплого" зимнего белья (рубашка и кальсоны), гимнастерка, шинель, "тёплые" портянки, сапоги, шапка. Это всё. Для работы могли одеваться валенки и ватник - ватные штаны с курткой или только куртка, в караул выдавался тулуп. Тулуп и валенки - это действительно теплые вещи, остальное - хуйня. Что касается караула, где можно было согреться, так туда при распределении нарядов желающих всегда хватало среди старослужащих, молодым же это счастье выпадало редко.

              Выдаваемое якобы чистое бельё уже заранее кишело платяными вшами (попросту говоря, мандавошками), избавиться от которых не было никакой возможности. Единственное действенное средство - прогладить горячим утюгом, а кто тебе его даст, когда он один на роту, старшина-чурка по имени Мамед из Назрани, что ли? Может, тебе еще и ключ от хозкомнаты?

              Еда. Сытому человеку мороз не страшен. Однако жрать было нечего. Обычная картина - заваливает рота в обледенелую столовую на обед. На столах - силуминовая кастрюля-бачок с жиденьким "борщом", состоящим из редких кусочков капусты и картошки на бульоне из комбижира. Булка хлеба. Бачок с перловкой (каша тоже обезжиренная, на воде). И отдельно миска с 5-6 кусочками мяса в некоем подобии подливки (порция на одного человека, по идее, но должна была делиться на всех). Еще бачок чуть сладковатого "компота" из сухофруктов или чай. За стол на длинную скамью садятся 10-12 человек, "черепа" - в дальний конец, бачки передаются туда только после того, как себе наложат все остальные, по старшинству.

              Что оставалось молодым? Если на обед перловка - то можешь быть уверен, что тебе оставят "шрапнельки" (уж больно она невкусная), а если что-то другое, например, вареная картошка и жареная рыба, то дай бог тебе хоть чаю с хлебом попить. Если за каким-то столом из 10-12 человек оказывалась только пара "черепов", они реально рисковали не получить НИЧЕГО. После месяца такой кормежки худеешь на 10 кг, начинают кровоточить десны, и любая царапина превращается в нарыв. Если я хоть чуть-чуть преувеличиваю, да исдохну я сам и все мои родные. Кстати, деньги и посылки от родных приходили редко, оно и понятно - в 83-м все ещё жили примерно одинаково бедно.

Но это был ещё не пиздец.
  
Наступил он в декабре. Когда ударили настоящие ядрёные морозы, в казарму пришли пожарники и приказали убрать буржуйку, и вместе с ней исчезло и дымное марево и последнее тепло. Остался только пахнущий дымом промозглый сарай, по чистому недоразумению называемый жилым помещением или казармой. Отныне и до весны нам предстояло узнать, как чувствует себя куриная тушка в холодильнике.

Как сейчас помню. Подъём, сонный утренний крик какого-то старослужащего: "Дневальный, ёб твою мать! Сколько на градуснике?" (висел посреди казармы)

Робкий ответ: "Минус семь!"
- Сколько?!! Да ты охуел, что ли?!! (летящий сапог)
- Правда минус семь, я посмотрел!

Пиздец...

Казалось бы, раз такое дело, начальство должно было выдать нам кучу одеял, разрешить носить домашние свитера и т.д. Хуй в рот! По одному дополнительному одеялу всё же выдали. Это были отслужившие свой срок куски толстого выгоревшего сукна со склада утилизации; разрешили сшить 2 одеяла вместе, разрешили укрываться сверху шинелью. Остальное Устав не позволил. Если у кого-то на утренней проверке находили тёплые носки, они тут же уничтожались. В гимнастерках мы не спали по 2-м причинам: во-первых, согласно уставу, гимнастёрка должна быть сложена на прикроватной тумбочке, а во-вторых, если ты ночью уссышься, что случалось довольно часто, то по крайней мере зассышь только бельё. А ссались все - и молодые и старослужащие. Это позорно? А вы поспите месяцок-другой на морозе, недоедая и вырубаясь от недосыпания и вечной смертельной усталости, и дай бог вам не то что не уссаться - не усраться бы...

Особый прикол - это когда просыпаешься ночью, а на тебе - только одеяло с простынкой, шинель твою кто-то спиздил и укрылся ею поверх своей. Начинаешь ходить по рядам, смотреть, выискивать обидчика, не найдешь своё - спизди у товарища, иначе до утра околеешь. Сколько же из-за этого разыгрывалось ночных батальных сцен... А когда дивизион в наряде и полказармы пустует, тогда можно было укрыться чужим матрацем - вот под ним действительно тепло...

Помню, я повадился ночью под видом пробежки в сортир ходить в самоволку через забор за пределы части - чтоб поспать в тепле на близлежащем кирпичном заводе, а перед подъемом вернуться. Однажды проспал к утренней проверке и угодил на гауптвахту. Ещё помню заледеневшую гарнизонную баню, куда мы ходили раз в неделю - когда подавали горячую воду и помещение наполнялось паром, минут на 10 становилось тепло. Жаль, что на помывку каждому отводилось 2-3 минуты, не более. Всё остальное - сплошной ледяной мрак с невозможностью согреться.

Всё проходит, прошла и эта зима. Перенёс я её, в общем-то, почти без потерь, правда, в конце чуть не лишился левой руки из-за гнойного воспаления (распухла, зараза, так, что в рукав шинели не пролазила, а госпиталь в Уссурийске, на выходных машины нет, пока то да сё, сами понимаете), но дело ограничилось скрюченным на всю жизнь средним пальцем с перерезанным хирургами сухожилиями - зато неделю или полторы в тёплом госпитале полежал. Многие из моего призыва отделались хуже – были и увечья и трупы. В конце лета, проявив себя в оформлении стенгазет и прочей лабуды, завесившей всю территорию части по причине тогдашней невъебенной важности наглядной агитации, я был переведен в клуб вместо художника-дембеля. На этом моя строевая служба кончилась и началась служба блатная. Командир части как-то  летом пошутил на плацу: "Первый дивизион может теперь воевать в Гренландии!" И все смеялись.

И таких историй у меня хватает. Перед сидевшими в тюрьмах, воевавшими в разных "горячих точках", инвалидами, я готов склонить голову,  но только не перед столичными малахольными юнцами, лезущими всех поучать. Никто из них не убедит меня, что всё в жизни повидал (фраза из уст одного 18-летнего наркомана). Ибо не всё в жизни купишь за деньги.  То же  могу сказать единожды отхуяренным и вопящим об этом на весь мир - идите-ка вы на хуй, сынки...

Кукусик