— Ну-с, приступим! — хирург Коновалов смотрит в бумаги. — Так… больной Какашкин, резкие боли в животе… Ну что ж, хе-хе… Отличный экземплярчик.
На операционном столе лежит тело больного Какашкина цвета спелой репки, что выдаёт в нём старую, больную и немощную печень.
Медсестра брезгливо смотрит на Какашкины волосатые ноги и, отвернувшись, начинает надевать на хирурга резиновые перчатки. Но ему этого кажется мало.
— Сейчас кругом полно всякой инфекции! Надо предохраняться… — поясняет он, натягивая ещё презерватив, ласты и резиновую шапочку. — Отверстиев, кто вам разрешил тут курить? Немедленно прекратите, или хотя бы не стряхивайте пепел на инструменты… Да, кстати, инструменты… Где мой молоток, где клещи, где любимая лопата, в конце концов? Сестра, объявляю вам выговор!
Отверстиев разливает спирт по мензуркам.
— Ну, вздрогнули! — все дружно выпивают, занюхивая ваткой с нашатырём. Со стола на них со страхом и смущением взирает желтоватый от пьянства пациент.
— Ну чо? Сам-то примешь для храбрости? Опять, же, и дезинфекция внутренних органов, чтоб всё стерильно… Нет? Что? А? Три дня, как завязал?.. Ну, смотри…
Хирург ласково смотрит на Какашкина:
— А теперь пора баиньки. Будем применять наркоз с гипнозом. Сестра, музычку.
Нетвёрдой рукой школьницы, страдающей нарушениями моторных рефлексов, сестра включает магнитофон. Из динамиков льётся приятная классическая музыка в исполнении Виктора Зинчука. Хирург делает пассы руками над Какашкиным лицом и проникновенно цедит сквозь зубы:
— Значит, так, Какашкин. Закрывай глаза и представляй: ты на пляже. С бабами! Отверстиев, наркоз.
Ассистирующий Отверстиев подходит к столу и бьёт больного по голове резиновым молотком. Тот моментально расслабляется по всему столу. Хирург одобрительно улыбается:
— Молодец, быстро вошёл в гипнотическое состояние. Сестра, скальпель.
Вооружившись видавшим виды скальпелем с зазубренными краями, Коновалов делает глубокий разрез в районе волосатого пупка.
— Так… Что у нас здесь… Желудок… Ага, поглядим… Интересно… Ух, ты! Едят же люди.. Смотри-ка, а вот этот кусочек ещё очень даже ничего!
Хирург выуживает из Какашкиного желудка кусок позеленевшего сыра и с аппетитом им хрустит. Медсестре становится дурно, её тошнит на хирурга, на стол, на пациента и на собственные тапочки. Хирург морщится:
— Сестра, как вы можете, у нас же всё стерильно! Чёрт, ничего не вижу…
Пытается протереть заблёванные очки мятым носовым платком. Очки выскальзывают из дрожащих пальцев и с тихим чмоканьем исчезают в кишках.
— Вот дьявол… Придётся теперь наощупь… — покопошившись в желудке, Коновалов вытаскивает на свет божий длиннющего ленточного червя.
— Ага, бычий цепень! Как же это вас, батенька, угораздило… Жрут всякую дрянь. Сестра, заспиртуйте. Под Новый год на ёлку повесим. Вместо серпантина… Чёрт, где же очки… Ищу, понимаешь, ищу… Эге, а часы мои где??? Ёпт, да что ж это делается! Сестра, дайте тесак.
Минут пять увлечённо работает тесаком.
— Так, печёнка… Поганенькая — в мусор её! Кишочки… К долбаной матери кишочки. Тэ-э-экс, пуля… Тридцать восьмой калибр. Откуда тут пуля?? Хех… То-то я смотрю, он лежит, как подстреленный… Шучу, шучу. Ага, вот этот кусочек — Марсику. Сестра, заверните. Кто отрезал ногу? Отверстиев, как вам не стыдно... Что? Знаю, знаю, у самого дома бультерьер и кошка... Ага, кстати, вот и мои часы. И очки тоже. Сестра, оботрите. Так, мы ничего не оставили внутри? Отлично: сухо, пусто и стерильно. Шьём. Сестра, иглу. Как нет? Ну ладно, хрен с ней, давайте швейную машинку.
Закончив шить, хирург не спеша закуривает и устало щиплет за задницу прислонившуюся к стенке сестру. Та падает под стол с деревянным стуком. Хирург весело смеётся. Ассистент тоже придурковато улыбается, пряча в целлофановый пакет селезёнку.
— Ну-ка… Попробуем заодно трепанацию черепа. Сестра, дайте дрель. Чёрт, а где мозги? Ах, это задница… А почему она тут, а не там? Кто этого мозгляка на стол укладывал? Сестра, объявляю вам выговор. Уф-ф… Надо же, сколько крови в человеке. А у меня халат только из стирки… Отверстиев, дайте зажим. Хотя, впрочем, ладно... Вата. Спирт. Спирт. Всем спирт. Вздрогнули. Каких людей теряем...
Стягивает с головы резиновую шапочку и тихо плачет, мелко вздрагивая плечами. Все выходят. Сестра продолжает противно храпеть на полу. С операционного стола приподнимается тело Какашкина и протяжно стонет:
— Коновалы сраные, мать вашу за ногу! Говорил же: палец у меня сломан, палец!!
Какашкин льет слезы в бессильной злобе, тряся головой и поломанным пальцем. Магнитофон играет классику. За стеной врачи громко кого-то поминают.
Всем хорошо.

1999 г.