Закрутив воду, Зина опрокинулась на спину и с улыбкой посмотрела ему в глаза.
— Давай, сейчас.
Не в силах больше сдерживаться, Леонид шагнул в ванну, неловко повертелся, стараясь не наступить на Зину, и, быстро присев над её вздымающейся грудью, замер. Из глаз его поползли слезы. Из ануса показался темно-желтый кал. Испачканный менструальной кровью член мерно покачивался перед лицом жены.
Зина приняла какашку в ладони и с глухим шлепком размазала по животу. Из полуобмякшего пениса ей в лицо ударила слабая желтая струя и быстро иссякла, едва дойдя до груди.
— Ах! Ах! Ах!
Зина вздрогнула, будто её тело пронзил электрический разряд. Трясущиеся, обмазанные калом руки взбили пену между Зининых ног, насилуя вспухший клитор. Лицо её сморщилось и вдруг стало медленно разглаживаться, как выстиранная простыня; на нём проступили красные пятна.
Леонид глухо рычал, выдавливая вторую порцию.

— Забей кнура, Серега… Ты ж еще утром обещал. Серега!
Кто-то настырно пихал его в бок.
Сергей с трудом разлепил веки.
Солнце уже зашло. Просунув голову на чердак и будучи не в силах подняться дальше по расшатанной стремянке, бабка тыкала в него веником.
— Обещал же! А сам спать завалился. Что же мне, самой его бить?
Он неопределенно замычал и потряс всклокоченной головой, пытаясь вспомнить, о чем идёт речь.
— Ну.. чего?.. Что?..
Сергей попытался сесть, стукнулся головой о косой потолок, чертыхнулся. Взгляд его скользнул по раскрытой коробке со шмалью. Рядом стоял бульбик. С трудом соображая, он дотянулся до коробки и захлопнул её.
— Скотина! Весь чердак провонял своими папиросами.
Бабка уже спускалась вниз, кряхтя и по-старушечьи ругаясь.
— Ладн, щас… — бросил Сергей в зев люка. Сунув коробку в старый дощатый ящик, он замаскировал его соломой. Щурясь, спустился вниз.
Бабка молча сунула ему топор.
Борясь с рвотными позывами, Сергей отправился в хлев.
Боровок смотрел на него из угла. Уши его были перепачканы остатками борща.
Сергей смотрел на него с минуту. Потом вышел наружу и помочился на стену сарая. Достав спички и курок, добил пятку.
В сарае хрюкал боров.
Сергей вернулся в сарай. Боровок подошел, чтобы ему почесали шею. Сергей стоял, глядя на него непонимающим взглядом. Он попытался вспомнить, во сколько завтра на работу, но вместо этого в памяти всплыло, как бабка пихала его в бок веником. Потом вспомнилось, как он весной заскочил в женскую баню и сфотографировал голой бабу Витьки Козяева. У неё были огромные сиськи и небритые подмышки.
На соседнем огороде взлаяла собака. Отступив на шаг, Сергей повертел в руках топор, ухмыльнулся и вдруг с радостным гиканьем вонзил его борову в живот.

Встав с постели, всклокоченная Марья Антоновна прошаркала в туалет. Выйдя оттуда с баночкой, пошла на кухню. Села у окна. Баночка с мочой золотилась в первых лучах солнца, пускала зайчиков на клеенку стола. Марья Антоновна близоруко сощурилась на настенные ходики, потом закрыла глаза и с минуту дремала, тяжело привалившись боком к стене.
Часы громко пробили 9 часов утра. Спохватившись, Марья Антоновна протерла глаза, схватила с кухонного стола баночку и сделала первый большой глоток.

— Ты скоро? Ну…
— Щас… Я вышел из ванны, застегивая последние кольца на кожаном костюме. Говорить сквозь намордник было трудно.
Виталик висел вниз головой на стене, привязанный к кресту. Длинные волосы его доставали до пола. На прожженном окурками был разбросан наш нехитрый любовный арсенал. От Виталика остро пахло потом.
— Бей меня... бей, — прошептал он из-под ресниц и попытался поймать ртом мой хуй.
«Как же мне надоел этот пидор», подумал я и изо всей силы стеганул его плеткой по яйцам. Виталик страшно закричал и, дернувшись, потерял сознание. Мои глаза отстраненно фиксировали, как любовник одновременно обссыкается и кончает. Сперма пополам с мочой, сползая струями по животу, полилась на его багровеющее, перекошенное мукой лицо.
— Красавчик…
Сорвав намордник, я отдышался и вышел на балкон. Внизу какие-то старики играли в домино. С карниза на меня внимательно смотрели голуби.
Щелкнула зажигалка, в руке появился косяк, ядовитый дым впился в легкие. Стало немного легче, головная боль и депрессия отступили. Одновременно захотелось отлить.
«Блядь… Все мы в этом мире извращенцы», — расслабленно подумал я, сса с балкона, — «только у каждого на этот счет свои приколы… Да, свои приколы…»

25 сентября 2002