Ахуенна бываит взять и йобнуть грамм этак двести вотки, закусить соленым агурчиком, развалицца ф кресле и вместа теливизара проста ваткнуть ф сваи васпаминания. Уже черес десять минут вотка начинаит действавать на мозг, как клизма на кишэчник, – в памяти фсплывает дахуя васпаминаний и ты как бы заново пражываеш их. Биззаботнойе децтво, школа, пианерский лагирь, лето – любимойе время года…

Фкладыши – первайа материальная цэнность детства. Мятые маленькие листочки с комиксами, каторыйе приравнивались к диньгам. Ими расплачивались, на них играли, из-за них дрались или унижались – налицо все признаки высоко котируйемой валюты. Если у каво предки в загранку едут, адназначна жвачки им заказывали. А кагда инастранцы какие-нибуть в школу приедут, начинался песдец. Клянчили у них жывачки фсей школой нах, по-цыгански. Совецкие жвачки тагда вапще никаво не интересавали: хули, фкладыша нет, написано па-русски, пузыри из нейо не выдуваюцца, да ищо и стоит 50 капеек. Лична йа абажал жвачку «Дональд», у нас в районе ею цыгане торговали по рублю штучка (дорого сукабля!) А патом поперли турецкие «Турбо», «Финал» и тэ дэ, но это ужэ гаразда пожже и хужэ – турцыя, блять.

А оружые!? Вот где малалетние падонки атрывались как магли! Помните самастрелы? Ризинка оттягивается и, вместе с «патроном» зажымаецца бельевой присчепкой. Прицэлился – и хуячь рябиной па фсяким пидарам. Рогатки, пливательные трубачки тожэ была тема што надо. Кагда стали взраслее, то ужэ духавые ружья делали. Или вот такая забава: отдираеш от перегарефшэй лампы дневного света аккумулятор или как там он называецца (увесистый такой блок с двумя кантактами), суеш ево в разетку 220 на пять сикунд, а патом падходиш к каму-нибуть и тихонько так датрагиваешся. Чувака ебошыт током и он метадично начинает дергацца ф такт тваему смеху. У нас бес такой хуйни дажэ и не думай ф школу войти – сразу 220 словиш.

Песдец, а помните как играли ва дварах в «Козаки-разбойники»? В «Вышыбалу»? Пра футбол я не гаварю, эт само сабой… А тйолки ф старонке низависима прыгали в ризиначку - некатарые перепрыгивали через нее на уровне сваиво роста и у них йупки непадецки задирались. А кагда ужэ ни мяча, ни резинки было не видно, ис темноты данасились крики радителей: «Маша! Саша! А ну, сцуки, дамой!» И мы расхадилис дамой: «Ребя, айда купацца зафтра! Сабираемся утром в адиннадцать!» И сабирались. Падплывали к деффкам пад вадой и сдирали с них купальники. А патом на берегу делились разведданными: «А я ща падплыл к Светке, ка-ак дерну за трусы, а там  волосы черные такие между ног растут, и курчавые к таму жэ! А у Наташки фсе лысо, правда титьки у нее уже как у взрослой…»

Летом – к бабушке. Да хули, многим эта тема знакома. Гарадок сельсково типа, есть клуб и дискатека, ахуенно кароткие йупки и бляди, размалеванные так, что пахожэ на граффити. Летняя танцплащадка, где вяло переминаюцца чилавек триццать (астальные сто пятьдесят стаят па углам изгороди и принимают крутые позы, то и дело закуривая) и музыканты, каторые с важным видом настраивают инструменты ищо с утра, штобы отыграть положенные три часа. А вакруг изгороди ты ганяеш на велике, а хули ишо нада в адиннацать лет.

Уходит децтво, растут прыщщи, город меняицца каждый день, а у бабушки летом фсе па-старому. Вроди все, а вроди бы и нет: велик ужэ ржавеет ф сарае, а размалеванные бляди вызывают стояк, и какая-та из них на первой жэ папойке увалакивает тебя в саседнюю комнату лишать дефственности. Патом – дискатека и пиздилка. И в канце лета ты уезжаешь к радителям полный фпечатлений, как гандон после пладатворной йебли.

Дрочка васпаминаний хараша хатя бы тем, што фся хуйня абычно оседает в калоотстойниках памяти, а пазитиф фсегда всплывает и встает перед глазами. Фспаминайте чащще. Дрочите. Настальгия. Бля.