Саша Пипиркин сидел в троллейбусе и размышлял о новых технологиях в сфере кино. Вот, думал Саша, смотришь какой-нибудь старый фильм типа «Ивана Васильевича», интересно, да, сейчас таких не снимают, классный фильм, короче, и по сто раз готов смотреть, а потом уже наизусть его знаешь — одно и то же, и в итоге совсем надоедает. Но фильм-то не стал менее смешным, а просто зритель намертво прикован к своему месту, он актеров ни потрогать не может, ни кругом обойти, скучно, в общем. А вот было бы классно, если б каждый фильм снимали двумя камерами; каждую сцену — с двух точек съемки! А потом смонтировали бы этот фильм в двух вариантах. Вот посмотрел ты, к примеру, «Терминатора», и каждый кадр там уже наизусть знаешь, тошнит уже, ан тут приносят тебе кассету «дубль два», и смотришь ту же историю, но уже совсем с другой стороны! Иные ракурсы, иные масштабы. Можно даже жидкого Терминатора на передний план выдвинуть, а Шварценеггера — на задний. Новая жизнь старых фильмов! А если снимать три дубля, то и вовсе тебе этот фильм никогда не наскучит! И зачем делать тогда дорогостоящие римейки одного и того же фильма, с новыми, никому не известными актерами, если вот он, твой любимый Шварц стоит на съемочной площадке, он ещё никуда не ушел, и всего-то надо на него лишний объектив направить! Остается ещё, конечно, проблема переделки спецэффектов, да и свет перевыстраивать придется, но это уже мелочи. Саша решил, что, пожалуй, такого ещё никто не делал, и преисполнился гордости за собственную находчивость. Снимать сразу два фильма — что может быть проще! Подумаешь — плёнки больше уйдёт! Да кто у них там в Америке эту плёнку считает! О России Саша не думал, сразу решив, что «по-любому наши лопухи идею профукают, да и нищие они, кроме сериалов ни на что не способны, а Михалков, урод, только и умеет, что бабки разбазаривать».
За окнами несся вьюжный уличный серпантин, стекло избороздила наледь морщинистых узоров, а головы прохожих были окутаны плотной пороховой гарью февральского дыхания, отчего казалось, что все они в одночасье сделались курильщиками опиума. Саша хлопнул глазами и расстегнул куртку — несмотря на мороз, в троллейбусе было жарко. Мысли его колыхнулись, как стоячая вида, и снова пришли в движение.
Ну а если, вдруг подумал Саша, каждую сцену снимать в нескольких вариантах, то потом эти куски можно монтировать в каких угодно вариациях! Можно даже делать заказы копий по собственному вкусу — к примеру, с хэппи-эндом или без; с откровенно голыми бабами, или с теми же бабами, но закрытыми от зрителя по самый подбородок высокой спинкой кровати (это для детей); с кровавыми подробностями или без оных… У Саши даже дух захватило от открывшихся перед ним перспектив. Он беспокойно завертел головой и чуть не упал с сиденья, пребывая в каком-то очумении, или, вернее, помрачении сознания.
С кем бы мыслью поделиться? — от нетерпения у Саши даже зазудели ладони… Он наконец-то вынырнул из своих грёз, оглядел салон и тут же об этом пожалел. Все ближайшие сиденья были пусты, а прямо перед ним сидел распахнутый детина и пил пиво из бутылки. Это зимой-то! — внутренне охнул всегда следивший за своим здоровьем Саша. Он к подобной публике всегда относился с недоверием — и правильно, кстати, делал, потому как пьющая в общественном транспорте расхристанная публика к таким как он тоже дружеских чувств не питала. Это явно вытекало из злобных взглядов, которыми ежедневно награждали Сашу в клубах, на улице, в подворотнях. Он свыкся со статусом вшивого интеллигента, написанного у него на очках, на лбу, на пейсах. И когда его били — а происходило это часто — Саша лишь мог рассуждать дома со свинцовой примочкой на лбу, что, мол, быдло, оно было и есть, а мы себя ещё покажем.
Детина громко засопел. Сопи-сопи, недоверчиво хмыкнул про себя Саша, глядя куда-то под потолок. Знаю, чего тебе надо — делать небось нечего, ищешь, кому рожу начистить. Я вас насквозь вижу, сволочей, — чуть не так посмотришь, или что-то не то скажешь, или заденешь кого-то из вас невзначай, и уже твои зубы в разные стороны летят… Главное — не давать шанса, не смотреть в глаза. Их это как собак злит. Идеальный повод для драки у городского быдла... Мать вашу так.
Послав на головы быдла это проклятие, Саша внутренне перекрестился, но легче ему не стало. Противник сидел в опасной близости — мерзкий, небритый, толстопузый, с красными глазами и в шапке типа «гондон» на давно немытой и нечесаной башке. Обычная с виду пивная бутылка в его лапе выглядела угрожающе — уж Саша-то знал, как просто из такого стекла сделать «розочку».
Про то, что «мы себя ещё покажем», Саша как-то сразу забыл и отвернулся от греха подальше к окну, но его уже заметили. Взгляд собеседника, дотоле разжиженный, вдруг сфокусировался на его очках и стал щекотать нервы с целеустремленностью лазерного прицела. Послышался смачный глоток и отрыжка. Этого Саша терпеть не мог, и тут же попался на заброшенную удочку, подняв на соседа негодующий взор. Их глаза встретились.
Саша придушенно сглотнул и вдруг замер, словно кролик перед удавом, а детина скривился и с бульканьем всосал в себя остатки пива. А, черт возьми, думал Саша, мелко дрожа — сколько можно бояться! Ведь должен же быть какой-то иной способ общения с этими уродами… Главное — сохранять спокойствие. А там — будь что будет.
С этой мыслью Саша расправил плечи и нахально воззрился на то, как последние капли стекают в широко расставленный рот попутчика. Под сводами троллейбуса снова прогремела термоядерная отрыжка, Сашу дернуло, и вот тут детина наконец сказал своё веское слово:
— Чо смотришь?
— Ничего... — Отвернувшийся было к окну Саша с деланным непониманием обратил взгляд на недоумка.
— Ну, вот и не смотри, — рыкнуло пивное пузо, и красные глаза собеседника со скрипом сощурились. Всё, клиент дозрел, подумал Саша. Ему сейчас грубить — всё равно, что щекотать яйца тигру. А ведь первый успех уже налицо. А, черт возьми, не останавливаться же на достигнутом!.. Была не была.
— Хорошо, я не буду, если тебе от этого станет легче, — Саша снисходительно пожал плечами и снова вперился в окно, где уже мелькали парковые заросли — скоро ему выходить. Авось не наваляют. Главное — спокойствие. Это его единственное оружие против грубой, неуправляемой силы. Тут ехать-то осталось минут пять. Интеллект да победит трёхклассное образование.
С сиденья напротив целую минуту не доносилось ни звука — судя по всему, детина взвешивал свои шансы и обдумывал последующие действия. Потом, очевидно, решил становиться на универсальном походном варианте и с угрозой проронил:
— А ты что — имеешь что-то против?
Детина икнул и булькнул. Саша поправил на носу очки и мягко поинтересовался:
— Против чего?
Тот озадаченно умолк, но тут же нашелся с ответом:
— Ты поменьше базарь, бля… Умный… Сука.
Саша дернул ушами. Боже, это просто невыносимо. Он против воли открыл рот и обиженно ляпнул:
— А что такое?
— Не люблю умников хитрожопых. — Детина с ненавистью поглядел Саше в очки. — Небось умным себя считаешь, с портфелем небось ходишь? У, бля…
— И что же тут плохого?
— Что плохого, что плохого… Опять пиздишь?
— Нну…
Мановением руки детина отмахнул его слабые оправдания, словно паутину. Цыкнув в Сашину сторону, он сладко ощерился и перешел к главному:
— А если я тебе сейчас в ебло заеду?
Саша тяжело вздохнул. Ну, вот оно, началось. На такой тупой наезд и ответить-то нечего!
— Как это?
— Да бля запросто нахуй! Вот возьму и пиздану в ебач.
— Зарастёт, — ответил, подумав, Саша. Но жлоб не собирался так просто отпускать его:
— Я могу так ёбнуть, что не зарастёт.
— А зачем?
— Затем. Таким, как ты, надо давать пизды. Вот щас выйдем на конечной, распишу тебе ебальник.
— За что?
— Какая нахуй разница? Он ещё вопросы задаёт, блядь.
— Ну так интересно же. По-моему, если тебе ни за что ни про что собираются дать пизды, но ещё не дали, то вполне уместно поинтересоваться о причине.
— Че-го?
— Ну, это. Интересно мне. — Повторил Саша уже менее уверенно. — Ладно бы было за что — тогда я б не спрашивал. А так — любопытно.
Быдло стало терять терпение:
— Оно тебя ебёт? Комментатор ёбаный. Щас прямо с ноги вырублю, гандон!
— Но за что?
— Да ты заебал «за что»! Просто так!
— Просто так нельзя. — Неожиданно осудил Саша. — Всегда должно быть за что. А то никакого порядка не будет.
— Хха… Ну бля, даешь. Какого нахуй порядка, лопух?
— А такого. — В Саше проснулся ритор. — Вот тебя в ментовку ни за что посадят, это ж непорядок?
Детина покраснел как помидор, которому наступили на больную мозоль:
— Ты о чем это, а?!
— Ну вот смотри: представь, сидишь ты на моём месте, а кто-то тебе обещает дать пизды. И ты точно знаешь, что ни в чем не виноват, и никаких грехов за тобой не имеется. А просто суть в том, что этому козлу нечем заняться. Что бы ты стал делать?
Детина разошелся:
— Да я б этому носорогу сразу пизды вкатил. Я б его в окно выкинул!
— А если их много?
— Блядь, ты своими вопросами заебал! — заорал хмырь, нашаривая бутылку. — Я просто хочу дать тебе пизды, и всё! И всё, понял!?
Саша почувствовал, что одерживает победу, и решил добить вампира в его гробу:
— Да? Так вот слушай! Если бы я хотел дать кому-то пизды, я бы сделал это сразу, а не стал бы ходить вокруг да около, ища зацепку, чтобы было за что!
— Ага-а!! — Завопил, вставая, противник. — Да, блядь, сука! Я так и сделаю!
— Ч-что? — Саша не сразу понял, что он только что сказал. А когда понял — было уже поздно. Над ним нависла косматая тень в «гондоне», и торжествующий голос страшно молвил:
— Допизделся, умник ёбаный… Вот тебе за пиздивость, блядь! Нна!
С этими детина впечатал бутылку в плоский Сашин череп, отчего тот деформировался, пошел огромными трещинами, и в тот же день несчастному Саше пришлось ампутировать голову...
А не пизди, бля!

14.02.2002