И застрявшие в глотке слова, и повисшая рука не в силах держать перо, и примёрзшие к черепу мысли. И снаружи, и изнутри. Снаружи те, которым удалось улизнуть, внутри те, которые попытались, да так и не смогли, или были настолько вялы и ленивы, что умерли бы в первые секунды самостоятельной жизни там, за границей черепной коробки.

Их уже не отогреть. Можно только надеяться, что когда-нибудь взойдёт солнце и откроется край чистого неба. Вот тогда они, оттаяв, посыплются на заждавшуюся их землю, словно лист в октябре. Мысли, разумеется, а не отмершие волосы и перхоть.

Но только всё это будет потом, а пока завязанные глаза, сомкнутые в немоте губы и нечто сжимающее грудь. До боли. Может быть, это боль за свою Родину?

Ручьи, уносящие прошедший дождь, моча, уносящая выпитое пиво и иные алкогольные напитки, зарабатывание денег, уносящее саму жизнь. Первое очищает и омывает, последнее не заслуживает того, но просто необходимо. Как-то надо жить, а проклятые деньги - единственное, что обеспечивает поддержание этой жизни. Даже не в человеке. Домашних животных тоже приходится кормить.

Зарабатывая их, хочется рыгать, утешая себя тем, что на сраные деньги ты в состоянии купить своей любимой стиральную машину или бытовой холодильник, сводить её или не её в ресторан, на худой конец подарить кому-нибудь из них дорогостоящего четвероногого или четырёхколёсного друга, но это самообман. Прежде всего, на них ты можешь пить и хоть немного ощущать себя получеловеком. Небрежно развалившись в кинотеатре, жуя вонючий попкорн, проживая жизнь героя третьеразрядного боевичка.

Когда денег становится много - попкорн уже слабо втыкает, ещё меньше втыкают, или раздражают шумные собрания товарищей-шаровиков. Необходимо прикладывать не дюжие усилия - на что бы потратить свалившуюся на тебя кучу денег. И если фантазии не хватает - они тратятся на выпивку (но уже дорогую и в другой компании). Здоровье улетучивается, деньги не убывают, равновесие восстановлено.

Можно проигрывать деньги (изредка выигрывая), в карты или в рулетку. Можно прилично одеваться, тщеславно ухмыляясь, приобретению костюма за три штуки баксов, но если ты неказист, то ни один в мире костюм не сделает тебя похожим на Аполлона. Уважать, может, и станут (те, кто понимают, что костюмчик стоит того), но природную сутулость или косоглазие, он вряд ли исправит.

Обыкновенные духовные ценности - мало чем отличаются от половых извращений. Приедается и то и другое. Ничто не может быть лучше. Ни любимая книга, ни поход в музей, ни желанная тёлка. Даже пристрастное отбивание поклонов в религиозной секте или церкви. Верить можно во что угодно, отказавшись от себя. Упиваясь постижением иллюзорной истины.

Но, постигая её (с деньгами) - ты разочаровываешься ещё больше, чем без денег. Слепой религиозный фанатизм никогда не был выше дремучего невежества. Как и строго наоборот. А голод не лучше брюхатой сытости.

Сводный духовой оркестр играет "Прощание славянки", медленно ползёт кроваво-красный занавес, никто не улыбается. Вокруг перекошенные в гневе лица. Сцена завалена гнилыми помидорами, пятнистыми яблоками, чёрными бананами, ватными апельсинами, брюквой, тухлыми яйцами, пареной репой, паленой красной икрой, бутылками фанты, пепси, спрайта, прокладками с крылышками, протухшими куриными окорочками, плеерами ДВД, домашними кинотеатрами, золотыми и платиновыми кредитными карточками, устаревшими сотовыми телефонами, раскисшими картонными коробками с вещевых и продуктовых оптовых рынков, пластмассовыми плинтусами, пенобетонными блоками, "зубилами", "Джипами", различным огнестрельным оружием, туалетной бумагой, плакатами с портретом очередного избираемого, пакетиками из под орешков, сухариков, семечек, стопками газет, годящимися прежде всего на макулатуру, бессмертными шедеврами мировой истории искусства, полуистлевшей одеждой не принятой в секонд-хенды, дешёвой позеленевшей колбасой для удовлетворения голода основной части населения, йогуртом из порошкового молока с добавлением ароматизатора идентичного натуральному, окурками говняных сигарет, китайскими компьютерными микросхемами, итальянской сверкающей бижутерией...

Вся эта помойка неуверенно занимается робкими язычками пламени. Они постепенно исчезают, сменяясь отвратительно едким и тошнотворным дымом. Дышать становится трудно, почти невозможно, совершенно невозможно, полностью невозможно...

Испуганно зарождается новый день...

2004 год

Степан Ублюдков мусорщик, немного негодяй, многостаночник