Кособоко, дико озираясь, большой, нескладный человек вошел в кабинет, источая амбре застоялого пота и еще какой-то нездоровой хуйни. Одет он был в неизменный спортивный костюм, с покосой надписью "Adibass" и не менее китчевые кроссовки, за которые выложил не менее 150 рубликов на ярмарке или в автолавке. На голове его красовалась прошлого века шляпа и усы, которые были еще различимы на фоне недельной щетины. Картину довершала большая облезлая папка, которую он непрестанно перекладывал из руки в руку, сопровождая движение поклонами и ужимками. Руки его были огромные, как кувалды, с пальцами толщиной в полнокровный хуй, с грязными, толстенными ногтями, которыми он запросто открывал пиво. Короче, перед Авидовым был типичный крестьянин, которого забросило в город его нехитрое дело. Путано и витиевато, называя его то "Михалычем", то "товарищем", неизменно "тыкая" он стал грузить Авидова какой-то хуйней про ГСМ и главного агронома. При этом от фраз типа "расхитители социалистической собственности" или "ебанные демократы", его удерживала самая малость. "Вот пристебался, - думал Авидов, переминая многочисленные бумаги потерпевшего – Блядь, до чего ж от него воняет, неужели сам не чует! – он отклонился как можно дальше и отвернулся в сторону, ища чистого воздуха. – Хули я вообще его слушаю, нужно сплавить его в отдел агротехнологий и пиздец". Он стал настойчиво выпроваживать посетителя, что удалось ему не сразу. Тугодум долго соображал, что забрел сюда напрасно. "Чмо сельское, сельпак. Понаедут тут, гады, ебут мозги своими зряшными проблемами, возись с ними... И бабла с него не струсишь, он же тупой, намеков нихуя не понимает. Вот же создал бог урода... Да они все такие. Сколько их не знаю, все тупые, вечно грязные, бабы толстые, мужики пьяные или с похмелья. Народ! Если это наш народ, то и жить в этой стране нехуй. С таким народом только в петлю. Съебаться бы!... В Новую Зеландию... Английский я малехо знаю, в сельском хозяйстве разбираюсь... А тут вот это быдло тупоумное. Хуля он таращится, ведь сказал – в отдел агротехнологий пиздуй, нет, он все свое талдычит и талдычит. Заебал...".
   - Вы, дорогой, все это, конечно, правильно говорите, но только мы этим не занимаемся, для этого специалисты в другом отделе имеются, вот вам туда и надо. Это этажом выше, 715 кабинет. – Аведов встал, превозмогая неприятное, направился к двери, решив примером своим показать последовательность действий.
   - А мне там внизу сказали, что к вам... Вот же... Но ты, Михалыч, не обижайся. Я уж два дня тут ко всем туркаюсь и никакого толку. А дело это, бля... – Он так же угловато вышел, показав на прощание виноватую спину.
    
    Дорога с терпимой перешла в ухабистую, потом просто потряслась между бескрайних полей, пока не уперлась в село. Домов пятьдесят. Не жилых – половина. Остальные рухлядь. Лишь дом председателя и агронома выгодно отличаются от плохо беленных мазанок свежим кирпичом и крепкими заборами. Да и то, по правде, сараюшки. Авидов озирал все это с тоской и ужасом. Ближайшие три недели ему предстояло здесь препятствовать расхищению проданного за долги еще весной урожая.

   - А! Михалычь! Ебтить! Вот где свиделись! Какими судьбами в наши дебри?! Я так рад! Вы мне тогда помогли очень, дело мое решилось! На долго? Так ко мне, у меня брат съехал, в город подался, так полхаты в вашем распоряжении. Вот колодец, водичка, закачаешься, холодная! Там сортир, скажу Дуське, чтоб бумаги туалетной повесила. Да! Обедать у нас. Я, правда, завтра на стан, аж на неделю, но Дуська все сделает как надо, не сомневайтесь! Такой человек! – он, Андрей, все хлопотал по хате, погоняя маленькую, сморщенную жену, торопя ее одновременно с обедом и уборкой, и бумагой, и огурцами. Был он вовсе не угловат и неловок, а как раз наоборот очень быстр и точен как тигр на охоте. Теперь он не вонял. Его крепкий запах казался здесь куда более уместным, чем Дюпонт Авидова. Авидов, наоборот, был неуклюж и скован, чувствуя себя не в своей тарелке. Он натыкался на углы, спотыкался о порожки и не знал куда запихнуть свои чемоданы. Не успел он толком осмотреться, как его кликнули во двор, где под виноградом был накрыт радужный стол и красовалась запотевшая бутылка водки. Не смотря на утренний час Авидов выпил водочки, закусил холодной бараниной с густо заправленным сметаной салатом и дымной картохой, варенной в сливках и расслабился. Жизнь начинала казаться ему проще.

    Потекла деревенская жизнь. Весь день на поле или току выписывал он свои листочки, считал камазы с хлебом, контролировал расход топлива. К вечеру, с заходом солнца, шатающиеся от усталости, пропотевшие, покрытые знойной пылью люди мылись в реке и плотно ужинали. Много мяса и сала, картошка, овощи, арбузы. Водки, хоть и сильно хотелось снять усталость и боль в мышцах, пили грамм по 150 не более – утром снова подъем на зорьке и в поле. За три недели Авидов заматерел, покрылся сероватым загаром, провонялся потом и дымом. Он спал на соломе, как убитый, ни разу не проснувшись за ночь и видел, впервые за несколько лет, чудные, цветные сны. Он купался в реке, на утренней зорьки и ему от чего-то было до ужаса хорошо. Он присоседился к толстой кухарке Зинке и ебал ее с необычайным кайфом, чувствую как туго хуй его входит в ее жирную, похотливую пизду. Хуй теперь вставал легко, даже на такое уебище, без побуждений и оральных стимулов.

    Почти месяц спустя город напугал его, когда вновь влился он в поток движения на тесных его улицах. Ему никак не удавалось вести машину ровно, сигналы пугали его и он шарахался, показывая всем свою слабость. Их огромная контора почему-то была для него чужда, и он испытал робость, несмотря на то, что сослуживцы приветствовали его радостно, будто тот вернулся с моря. Войдя в приемную, он стал жаться в углу, стесняясь неизвестно чего.

   - Как же от тебя воняет! – приветствовал смущенного горожанина Шеф.