Висящие на стене часы тихим щелчком и передвинувшейся на одно деление стрелкой возвестили о том, что десять утра, в общем-то, настало. Урок разменял свою пятнадцатую минуту, однако никто не обратил на это внимания: все усердно трудились. Класс был погружён в лёгкую полудрёму, в воздухе стоял лёгкий гул и тихий шелест бумаги, безошибочно характеризующий атмосферу списывания. Поставив последнюю точку, Ваня засунул скомканную шпаргалку в карман и поднял голову от тетради:
— Василий Петрович, можно выйти?
Математик оторвался от газетного кроссворда, изучением которого в данный момент занимался.
— Ну что ж, выйди...
Окинув беглым взглядом старающихся вовсю учеников, математик вновь уткнулся в журнал. Это хорошо, подумал Ваня, и правильно, нечего придавать значения походу в туалет какого-то пятиклашки...
По классу прокатилась волна оживления, раздались смешки, хихиканье. Пока Ваня шёл к дверям по проходу между партами, шуршание бумаги резко усилилось — счастливые обладатели шпаргалок не дремали, пользуясь тем, что учитель отвлёкся. Петька Чернов по-обезьяньи оскалился, дёрнул Ваню за рукав:
— Корнейчук, смотри не увлекайся там — убирать за тобой потом...
Никак не отреагировав на шутку, Ваня вышел и закрыл за собой дверь. Перед ним простирался пустынный коридор в жёлто-зелёную клетку. Ваня прислушался к его музейной тишине. Никого.
Пройдя немного в сторону туалета и убедившись, что на этаже пусто, Ваня быстро свернул в боковое ответвление коридора — тщательно вылизанный дежурными закуток — и заглянул в учительскую. Как и предполагалось, «классуха» сидела за столом. От дверей Ване не было видно, чем она занята, но он и без того мог с уверенностью сказать, что она проверяет тетради, как делала это изо дня в день вот уже двадцать лет. Услышав скрип двери, учительница подняла голову.
— Корнейчук?.. Ты почему не на... — она запнулась, озадаченная выражением его лица. На момент ей показалось, что мальчик заглянул сюда, чтобы скорчить рожу или крикнуть какую-нибудь гадкую шутку. Она тут же подавила в себе эту мысль. — Почему ты не на уроке?
Глубоко вздохнув, Ваня сделал испуганное лицо, вытаращил глаза и пропыхтел заикающимся шёпотом:
— Татьяна Петровна... Там у нас в подвале… Такое.. Такое...
— Что... Что такое? — удивление в её голосе уступило место озабоченности.
— Идёмте, я вам покажу...— Ваня почувствовал, что его и впрямь колотит. Он сделал несколько несмелых шагов вперёд и краем глаза покосился на стол — так и есть, на столе двумя стопками лежали тетради. Самая верхняя была раскрыта, на странице красовалась жирная единица. Рассеянно проследив его блуждающий взгляд, училка быстро закрыла тетрадь — почти автоматический жест, вряд ли имеющий какой-то смысл, но, тем не менее, присущий всем учителям. Она пребывала в нерешительности:
— Вообще—то я занята... Да ты почему бледный такой?
Ваня сделал вид, что сейчас заплачет.
Это её доконало:
— Ну ладно, пойдём.
Убедившись, что коридор по-прежнему пуст, Ваня повёл «классуху» к лестнице. Миновав четыре пролёта, они спустились в подвал. Не давая учительнице задуматься, Ваня всё время как попугай повторял:
— Я как увидел эту штуку — испугался так... Решил — надо кому—то из взрослых сказать…
— Какую штуку? Да ты о чём хоть говоришь? — теперь уже и она нервничала.
— Щас... Уже почти пришли... Это там — в подвале... В подвале... — Округлив глаза, Ваня возбуждённо глотал окончания слов. Сейчас он и впрямь выглядел так, будто пережил сильное потрясение.
Они вошли в подвал. Краем уха Ваня с удовлетворением услышал, как за спиной захлопнулась массивная дверь. Хотя услышал — неточно сказано... Скорее, почувствовал: воздух был наполнен гулом работающих станков, перекрывающим все остальные звуки. Периодически какой-нибудь из моторов начинал захлёбываться кашлем, да таким, что ныли уши, и чтобы хоть как-то общаться в этом аду, нужно было чуть ли не кричать.
Подвал представлял собой длинное неухоженное помещение, заваленное всяким хламом. У дальней стены стояли верстаки. Стены были украшены жёлтыми от древности плакатами, неизменно пропагандирующими технику безопасности. Пейзаж дополнялся толпой совершенно допотопных токарных станков, аляповато раскрашенных в грязно—зелёный цвет. По чьей-то странной прихоти станки эти никогда не выключались, из-за чего в помещении стояла постоянная духота. В обычное время здесь проводились уроки труда у старших классов (хотя из-за проржавевших труб большую часть учебного времени он был затоплен), но сегодня всех школяров выгнали на окапывание деревьев и свято место пустовало. Весьма удобно. Ваня мысленно похвалил себя за удачный расчёт.
— Ну и что тут такого? Чего ты так испугался? — Училка смотрела на Ваню с оттенком недоверия. Похоже, до неё стало что—то доходить. Простая логика. Не увидев за подвальной дверью ничего ужасного, она быстро начала успокаиваться, одновременно к ней возвращалась и способность трезво мыслить. Сейчас скажет, что ему просто что—то померещилось.
— Слушай… Может, тебе просто показалось? — Учительница покрутила головой. — Я не вижу тут ничего необычного.
— Вон, под станком, гляньте... — Ваня указал головой на стоявший слева станок и сделал шаг назад, засовывая руку в карман джинсов. Однако гул помешал учительнице услышать его слова. Говорить приходилось в промежутках между туберкулёзными припадками издаваемого станками жужжания — время от времени те начинали завывать как буря, которая, согласно Александру Сергеевичу, мглою небо кроет, вихри снежные крутя.
— Постой... А что ты тут вообще делал-то? У вас ведь по расписанию сейчас математика. — Она неуверенно оглянулась на Ваню, теперь в её голосе звучало явное сомнение.
— Вы посмотрите, — упрямо повторил Ваня посиневшими вдруг губами. И его вид во второй раз заставил её послушаться.
Ступив вперёд, «классуха» сделала неуклюжую попытку присесть и заглянула всё-таки под станок. Взору училки предстали несколько незамеченных дежурными витков жёлтой древесной стружки, оставшихся после занятий труда, пустая пачка из-под сигарет «Пэлл-Мэлл» и пара фантиков от жевательной резинки. На всём лежал приличный слой серой пыли.
— Здесь только бумажки какие-то...
»Конечно, бумажки, — подумал Ваня, — а что там ещё может быть?»
Обернись учительница сейчас, она была бы немало удивлена переменами, происшедшими с ним за какие-то секунды. Испуг стерся с лица, сейчас Ваня выглядел рассерженным. Ванин лоб пошёл глубокими складками, а круглые совиные глаза сощурились, как у дикой кошки. Казалось, ещё момент и он зашипит. На секунду Ване и впрямь показалось, будто его голова превратилась в паровой котёл, и стравливаемый пар свистит в ушах.
Пора.
Ваня медленно вытащил руку из кармана. В ней был пистолет — тяжёлый восьмизарядник, он всю дорогу гирей оттягивал карман, но безразмерные, по последней моде, джинсы удачно его маскировали. До сегодняшнего утра пистолет отдыхал в ящике отцовского стола. После завтрака он незаметно перекочевал в Ванин рюкзак.
Пистолет был велик для Ваниных ладоней: дающая ощущение силы тяжесть сразу потянула руку вниз. Для удобства Ваня обхватил гофрированную рукоятку обеими руками. Тускло отблёскивающий ствол хищно нацелился на спину, обтянутую серой блузой, потом, чуть поколебавшись, переместился выше, по направлению к голове.
— Тут ничего нет. Это что, шутка такая? Корней... — Классная руководительница повернула к нему голову и запнулась, встретившись взглядом с немигающим черным зрачком дула. Ваня где-то читал, что оно должно казаться её сейчас шириной с тоннель. Впрочем, кто это проверял?
— Нет, не шутка. — Ваня подал голос. — Никаких больше шуток.
— Тогда что всё это значит? И откуда у тебя пистолет?! Что это ещё за игрушки?
Учительница разозлилась не на шутку. Снова эти дурацкие розыгрыши! Неизвестно, что этот сорванец о себе возомнил, но на этот раз он получит за всё: за прерванную работу, за наглый обман, за то, что заставил её по-дурацки ползать перед пыльным станком…
Однако сам Ваня не собирался ни перед кем оправдываться. Чёрта с два он будет пресмыкаться перед этой тварью! Ваня нахмурился и заорал, с трудом перекрикивая гул станков:
— Ты поставила мне двойку за годовой диктант! Меня теперь оставят на второй год! И родители не возьмут меня с собой на Гавайи! И мотоцикл я теперь не получу! Всё и-—за тебя! Из-за тебя, дура!!! Ты это понимаешь?!
Похоже, училка всё-таки не понимала, но это уже были не его проблемы. Ваня потянул спусковой крючок, и её набитая орфограммами голова взорвалась фонтаном крови, волос, костей. Отдача неприятно дёрнула руку, заставив её болезненно заныть. Грохот выстрела потонул в гуле станков. Ваня отметил про себя, что лицо училки так и не поменяло выражения, даже когда ноги её неловко разъехались, и она опрокинулась на пол. Кровь расплескалась по грязно-зелёным бокам станков, несколько капелек попало на Ванину куртку.
Похоже, она и слов его не успела осмыслить. Плохо. Сосредоточившись на том, чтобы не промахнуться, он поспешил и тем самым лишил себя момента триумфа.
Ване стало досадно. Пистолет, казалось, растянул руку до самого пола. Из дула лениво подымался дымок, как от одной из тех сигарет, которые курит его отец — с той только разницей, что сигареты не пахнут порохом...
Ваня посмотрел на мёртвое тело. Сжал губы. Медленно, словно во сне, сунул горячий пистолет в карман. Из-под трупа успела натечь большая лужа крови, и отчего—то она была почти чёрной. Заворожено уставившись на багровый ручеёк, подбирающийся к его чёрным кроссовкам, Ваня сделал шаг назад. Потом ещё один. Так он отступал до тех пор, пока не упёрся спиной в холодную стену. Это вернуло его к действительности. Переведя дух, Ваня быстро выскользнул за дверь.
Потом поднялся этажом выше, зашёл в туалет и помочился. С трудом подавил желание утопить пистолет в унитазе: если отец не найдёт оружие на своём месте — башку ему оторвёт, а это нежелательно. Кроме того, в канализации пистолет рано или поздно найдут, так зачем ему создавать себе лишние проблемы? Он ведь умный — всё просчитал. Нельзя прокалываться на мелочах, всё должно быть по правилам. Как говорит Ванин отец, «кто не соблюдает правил и живёт не по понятиям, у того рано или поздно появляются проблемы — и большие». Но ведь каждый решает свои проблемы по-своему, так ведь? Главное, чтобы всё было справедливо. И если он будет вести себя как надо, никто не узнает про эту маленькую месть. Всё будет шито-крыто.
Ваня тщательно вымыл руки с кусочком серого мыла, оставленного кем-то на краю умывальника, и затёр мокрой ладонью несколько кровавых пятнышек, попавших на куртку. Внимательно рассмотрел своё отражение в мутном зеркале над раковиной и остался доволен: лицо немного бледновато, но в общем выглядит неплохо. Улыбаясь, вышел из сортира. Прислушался. Похоже, никто ничего не слышал.
Демонстративно подтягивая штаны, Ваня вошёл в класс, сел на своё мето и задумчиво уставился в окно.
Математик обратил внимание на его сонно-рыбьи глаза и подумал, что мальчику следует поменьше смотреть телевизор, — всё равно ничего хорошего там нет, один секс и насилие. Растут потом дети дураками, и знать ничего кроме гулек и наркоты не хотят. Мысль далеко не новая — она угасла так же быстро, как и появилась. Перевернув страницу, учитель углубился в чтение. Когда минуты через две он снова оглядел класс, Ваня уже безмятежно спал, раскинув в стороны локти и уронив свою вихрастую голову на парту.
При взгляде на него учителю и самому захотелось спать.

1999 г.