- Итак, - Анна Сергеевна указательным пальцем тронула дужку очков и строго взглянула на присутствующих, - Все вы здесь неприкасаемые. А что это значит, Лобода? – обратилась она к стриженому под ежик крепышу с лицом мелкого уголовника.
- Я догадываюсь, - крепыш пошевелил челюстью, будто разгрызая орех, - Но думаю, что Вы лучше поясните, Анна Сергевна. Вы же наш гуру, епт.
- А это значит, Лобода, - очкастая “гуру” поморщилась от брутальности собеседника, - Что мы свободны от всех тех страхов, предрассудков, комплексов, условностей, да вообще от всего того хлама, который забивает нам головы и мешает жить счастливо. Вот тебе, Лобода, что мешает жить счастливо?
- Вы прекрасно знает что, - ответил крепыш, - Я бы к вам не пришел. Я бы ее зарезал. Легко. Мне условности не мешают. Но у меня нет никаких шансов потом спрыгнуть. Все знают, что я ее хочу зарезать. Вот если бы под трамвай как-то…, - мечтательно сказал Лобода.
- Не надейся, - отрезала Анна Сергеевна, - Под трамвай ты сам скорей попадешь с твоей любовью к заливанию репы. А жена твоя девяносто лет проживет. А ты сорок от силы. Как собака в собственном доме, где дочки твои будут тебя ненавидеть и презирать, держать за скота и зверя. И даже не за зверя, а за домашнее животное.
- Мне бы ее из церкви этой вытащить, - Лобода не обиделся на “животное”, по всему, Анна Сергеевна не впервые его обзывала, - Тогда бы все наладилось. Ведь поначалу все нормально было.
- Забудь, - снова оборвала его Анна Сергеевна, - Жена твоя труп ходячий, овощ. Из этой церкви выйдет – в другую войдет. И дочки твои – зомби. И никуда ты от этого не денешься, если не станешь настоящим неприкасаемым. Подумай, Лобода, ты вкалываешь на своем базаре как вол, деньги зарабатываешь неплохие. От алкоголизма закодировался. Все для дома, для семьи. Дочек своих любишь, балуешь, покупаешь все, что скажут. А как только ты дома скажешь, что суп пересолен, дочки твои любимые тут же набирают номерок знакомого мента – брата во Христе и жалуются, что папа их устроил дебош и надо его в КПЗ забрать. И чем ты, Лобода, со всеми твоими заработками счастливее бомжа, который на твоем базаре объедки в мусорнике собирает? Жены нет ни у него, ни у тебя, по сути. Детей, фактически, тоже. Ты сексом когда в последний раз занимался? Я имею в виду, с нормальной женщиной, а не с уборщицами с рынка. Думаю, что давно. И чем ты, Лобода, счастливее опущенного зека?
- Да вообще-то занимался недавно, - крепыш мельком глянул на сидящую справа от него худенькую белобрысую девушку с печальными глазами, - И что это Вы меня с опущенными сравниваете?
- А-а, - Анна Сергеевна не обратила внимания на последнюю реплику, - На Анечку поглядываешь? На нашу развратницу Анечку? Любительницу групповухи и насилия в сексе? Кто ж тебе сказал, что она нормальная?
После этих слов у белобрысой Анечки лицо покрылось красными пятнами и на глазах выступили слезы.
- Расплачься мне еще, - Анна Сергеевна прикрикнула на Анечку, - Тоже мне еще жертва насилия. Когда это было? Пять лет назад? Подумаешь, три мужика. Знала бы ты, сколько у меня их было. А ее трое побаловали, и она уже, видите ли, мужчин боится как огня. Или больно было? Не думаю, что так уж. Вот тебя, Лобода, за последний год сколько раз в ментовке били?
- Порядочно, - флегматично ответил крепыш.
- И я думаю, Лободе побольнее было, когда ему ребра ломали, чем тебе, Анечка, когда трое мужиков старались тебе удовольствие доставить, пусть и таким способом. А скулишь ты оттого, что мамочка тебе с детства внушала, что ни-ни, с мальчиками это делать плохо. И что в результате? Последняя проститутка счастливее тебя, Анечка во сто крат. Потому что проститутка сама мужчин имеет и еще деньги за это получает. А ты как осинка трясешься и ведешься на любое ласковое слово, как собачка, даже такого мужлана как Лобода.
- Что Вы все Лобода да Лобода, - возмутился крепыш, - Я крайний что ли? То мужлан, то опущенный…
- Заткнись, - приказала Анна Сергеевна, - Все вы здесь опущенные. Вон погляди, хотя бы на соседа своего, Лисицкого, - “гуру” кивнула на сидящего слева от крепыша худощавого парня с оспинами на лице, - Типичный чмошник, - при этих словах Анны Сергеевны Лобода усмехнулся, - А жену его видели? Красавица с обложки. Мама нашла, когда мальчику Лисицкому пришла пора жениться. Да только Лисицкий на собственную жену только онанировать может, потому как жена его работает секретаршей у господина Фридлянда, у коего сам Лисицкий работает водителем. И привозит Лисицкий жену свою вместе с начальником на явочную квартиру аккурат два раза в неделю для подписания важных договоров, и ждет под подъездом ровно два часа, после чего развозит подписантов по домам. И кто тут кого имеет, Лисицкий? Тоже будешь отрицать, что ты опущенный на всю голову?
- Ну Вы так уж это все изображаете, - промямлил Лисицкий.
- А как мне прикажешь это изображать? – Анна Сергеевна повторила фокус с очками и строгим взглядом, - Собралось кодло опущенных чмошников, самых натуральных отверженных, которых все имеют, и никто не уважает, и каждый пытается изобразить из себя полноценную личность. Да забудьте. Все вы неполноценные. Так пользуйтесь же этим, черт возьми! Пользуйтесь статусом неприкасаемых! Берите пример со Спешнева, наконец. Единственная моя отрада и удача в этой паскудной группе. Хоть у одного лечение дает результаты.
Все присутствующие невольно взглянули на молодого блондина с аккуратным пробором в строгом сером костюме и в галстуке, который на протяжении всего разговора хранил молчание и снисходительно улыбался. Глаза белобрысой Анечки стали еще печальнее, крепыш Лобода отвел взгляд и хрюкнул носом…

- Год спустя -

Около шести вечера Гена занял привычное место в кустах на пригорке. Разложил газетку, достал из пластикового пакета помидор, луковицу, туда же поставил ополовиненную бутылку водки, и приготовился. Ждать оставалось недолго, диспозиция отличная, машин возле подъезда нет – все видно как на ладони. Только бы Спешнев не подвел. Гена сделал малюсенький глоток из бутылки только чтобы промочить рот и засосал привкус водки помидором.
Дверь парадного открылась и на крыльцо вышла высокая худая женщина в темном платке и невзрачном платье. Гена машинально схватился рукой за бутылку. За женщиной появились две девочки, тоже в платках и в мышиных платьях, как у мамы. Совсем взрослые уже девочки. Таня и Люда. Танечке- шестнадцать, Людочке – четырнадцать. Жаль издалека лиц не видать. В груди привычно задавило. Гена приложился к горлышку и в этот раз здорово отхлебнул. Где же Спешнев? Мама с дочками уже сошли с крыльца и шли вдоль дома к каменной лестнице, ведущей наверх пригорка. Одна из девочек – младшенькая глянула в сторону Гены – он сделал движение в сторону кустов, потом остановился. Все равно не узнает. Боль в груди не утихала. Требовалось хирургическое вмешательство. Гена одним глотком допил оставшуюся водку и треснул бутылку о камень – образовалась приличная розочка. Девочка снова на секунду обернулась – на звук. Гена закатал левый рукав и, взяв розочку в правую руку, с силой резанул стеклом по левой. Удачно, наловчился со временем – кровь брызнула сразу и обильно. Боль из груди перешла в руку, но ненадолго. Гена начал расстегивать рубашку, чтобы резануть по груди – так надежней. Ну где же эта сволочь Спешнев? Договорились же. Сейчас ведь по лесенке поднимутся и все.
Ну, наконец-то! Резать грудь не понадобилось, боль внезапно ушла, как только Гена заметил въехавший на пригорок шестисотый. Спешнев, собака, видно сам следил откуда-то. В аккурат подъехал!
Женщина и девочки начали подниматься по лестнице. Дверь черного мерса открылась, из машины вылез одетый с иголочки молодой человек в черном костюме в полоску и, бегло кивнув Гене, быстро пошел вниз по лестнице им навстречу. Гена хрипло хихикал в кустах, облизывая окровавленную руку…

- а за день до этого -

Зульфия стояла посреди площади, подпирая бока руками, и грозно наблюдала за горбатенькой старушонкой, которая, словно, партизан, перебегала от дерева к дереву в парке за площадью. Казалось, что из глаз Зульфии, как в кино, вот-вот метнется молния и поразит старушку насмерть.
Гена осторожно зашел сбоку, чтобы ни дай бог, не попасть под горячую руку грозной женщины.
- Привет, Зульфия, - сказал он и быстро добавил, - Хочешь сигарету? – он протянул ей слегка мятую, но целую элэмку.
Зульфия вздрогнула, метнула молнию в Гену, но сигарету взяла, что означало расположение.
- Привет, Ламбада, - ответила она, - Что это ты тут делаешь? Не твой район.
- К себе иду, - отвечал Гена, - А ты все воюешь?
- Ну, - Зульфия снова злобно глянула в сторону парка, - Сегодня появилась кошелка какая-то. Старая как пенек, а бегает быстрей меня. Не успею отвернуться, как бутылки из-под лавок выхватывает. Не знаешь, кто такая?
- Неа, - ответил Гена, посмотрев на выглядывающую из-за дерева старушонку, - может из богадельни сбежала?
- Я на тебя в милицию заявлю! – завизжала вдруг старушка, - Тебя быстро из города депортируют, как чеченскую террористку!
- Вот сука, - сплюнула Зульфия, - Обувка у тебя хорошая, Ламбада, - она оценивающе оглядела Генины скетчерсы, недавно найденные им в мусорном баке.
- Угу, - подтвердил Гена, - Золотая молодежь. Новье выкидывают. В центре хорошие мусорки.
- Ты бы мне нашел чего-то, - голос Зульфии вдруг подобрел, - А я тебе пожрать достану – мяса у армян попрошу.
- Без проблем, - пообещал Гена, - От кутюр не обещаю, но для зимы найду тебе обувку классную.
- Спасибо, - Зульфия нагнулась, достала из сумки недопитую бутылку пива и протянула ее Гене, - На, выпей.
Гена с наслаждением приложился и посмотрел по сторонам. Небольшая площадь и парк были утыканы лавочками, на которых расположились молодые парочки. У всех в руках по бутылочке пива. Сидят, отдыхают – благо и киоски недалеко. Хорошая территория у Зульфии, зато и претендентов на нее много - успевай только изгонять. Посредине небольшой фонтанчик, вон там он любил сидеть с женой когда-то на лавочке. Давным-давно, в институте – Маша еще девочкой была совсем. Хорошей девочкой. Почему-то Гене пришло в голову слово “Секси”.
Вокруг площади – магазины крутые, гостиница. Тачки блестящие бизнесменские. Правда и таксистов куча – Гена невольно сильнее сжал в руке костыль: с таксистами он не ладил и часто применял против них костыль в качестве орудия самообороны. Не без успеха – таксисты грозились его когда-нибудь изловить и прибить, что, наверное, и сделают, подумал Гена, им дай только срок, сволочам.
Вот шестерка в дурной бордовой ливрее и в такого же цвета кепеле на голове открыл аляповатые двери “Грандотеля”, и из гостиницы выскочила какая-то рыжая картиночка – как обычно, под руку с жирной свиньей неопределенного возраста. Классные сережки, подумал Гена. Головка варит у малышки: волосы - рыжие, сережки – зеленые… красиво. Девушка повисла на шее у жирного быка и что-то говорила тому в ухо, потом громко засмеялась.
Гена вдруг сорвался с места, как гонщик Чипполини на последней сотне метров и гигантскими прыжками поскакал к гостинице.
- Эй, Ламбада, а бутылку куда? – закричала ему вслед Зульфия.
- Две отдам, - не оборачиваясь, крикнул ей Гена. Зульфия выругалась. Сидящие на лавочках парочки с интересом уставились на бесплатный аттракцион – скачущего с огромной скоростью на костыле Гену, который не только из-за фамилии, но и за эту свою оригинальную походку вперевалочку с вилянием бедрами получил среди бомжей прозвище “Ламбада”.
Гена успел – рыжая с жирным еще не успели сесть в машину. Гена запрыгнул на тротуар, подбежал к жирному со спины, слегка ткнулся ему вбок, и, нащупав в кармане бутылку, ловко выбросил ее на каменную плиту. Бутылка со звоном разбилась.
Гена выдержал полагающуюся паузу, закатил глаза, подпустил немного слюны и выбрав тональность “брат Митька помирает – ухи просит” прохрипел жирному: “Бутылку мою разбил, гад,” и в доказательство серьезности своих намерений поднял руки, будто собираясь удушить обидчика. Жирный повелся – в глазах его промелькнуло сначала недоумение, затем испуг. Парень не крут, подумал Гена, лишь бы таксисты ему не помогли. Но те вмешиваться не торопились – наоборот, ухмыляясь, наблюдали за спектаклем со стороны.
- Э-э, - промямлил жирный, - Успокойся дед, возьми денег, - жирный полез в карман.
- Де-е-енег? – протянул Гена, - Купить меня хочешь, антихрист? Дочурку мою совратил, Анечку-красавицу-цветочек мой ненаглядный, а мне денег предлагаешь? Это мне-то? Да я всю афганскую прошел, сука. За таких как ты кровь проливал, – Гена распахнул плащ и выставил на показ шрамированную грудь – результат регулярного самобичевания стеклом возле родного дома, - Убью, гада! - Ламбада попытался схватить жирного за грудки, но тот увернулся и попятился к машине.
- Аня, поехали скорей, - сказал жирный девушке.
Рыжая стояла чуть поодаль и пристально смотрела на Гену, казалось, не обращая внимания на жирного кавалера. Даже, вроде бы, улыбалась.
- Куда это поехали, гад? – Гена ухватился за дверцу машины, - Куда дочурку мою увезти хочешь, ирод? Мало тебе, что ты невинность ее украл во младенчестве, так ты похитить ее вздумал? – Гена вошел в раж и нес первое, что приходило ему в голову, стараясь побольше плеваться в направлении жирного.
- Ну, как хочешь, - жирный сдался, - Обнимайся со своим папкой, - он захлопнул дверь машины и рванул со стоянки.
Гена цвиркнул слюной ему вслед.
- Аня, какие-то проблемы? – это придурок-швейцар в бордовой ливрее и тюбетейке решил, наконец-то, проявиться – видать, позвал охрану из гостиницы, раз такой смелый.
- Все в порядке, Жорик, - ответила ему рыжая, засовывая в рот пластинку Риглиса, - Это мой знакомый.
- Ну у тебя и знакомые, Анечка, - покачал головой швейцар.
- Сдрысни, вонючка, - отреагировал на это замечание Гена.

***

- Триста баксов, между прочим, мне стоит с тобой поговорить, - Аня сидела на лавочке, порядочно отодвинувшись от Гены – несмотря на давность их знакомства, сидеть рядом с бомжом ей было явно не с руки.
    - Я уже не помню, что это такое триста баксов, - ответил Гена, отхлебнув из бутылки пива, купленного Аней, - А ты красивая. Я даже поначалу запутался, какой комплимент тебе сказать, уж больно все в тебе хорошо – и волосы, и сережки эти зеленые, и маечка, и штанишки, и тапки.
    - Та-а-апки, - протянула Анечка, - Это бирюза, - улыбнувшись, она тронула рукой ниточку сережки.
    - Так у тебя все хорошо? – спросил вдруг Гена, - Довольна жизнью? Вылечилась?
    - Уж не знаю, как я вылечилась, а жизнью довольна, - Анечка достала из пачки тоненькую сигаретку “Вог”, - Ты, наверное, такие не куришь? – она протянула пачку Гене.
    - Своими пальцами достань, не стесняйся, - сказал Гена, - Три штуки.
    Аня достала из пачки три сигаретки и отдала их Гене. Гена сложил сигареты пирамидкой и подкурил все три.
    - И как? Чувствуешь себя неприкасаемой? – спросил он, затянувшись, - Имеешь мужчин?
    - Хм, не знаю, - Аня задумалась, - Я уж и забыла все эти разговоры про неприкасаемых. Игрушки все это. Давно было. Хотя с ощущениями у меня все в порядке. Я ничейная – сама по себе. Квартиру купила. Замуж зовут. В порядке все, короче. Ну, а ты как?
    - Я тоже ничего. Вот на юга собрался. Пешком. Страну посмотрю. Всегда мечтал путешествовать. Как Пржевальский или там Миклуха Маклай.
    - Зачем же пешком? Я тебе денег дам на поезд, - Аня полезла в сумочку.
    - Денег дай, конечно, а на поезде все равно не поеду. Какая мне разница? За месяц пешком дойду. Я помню, в детстве в Крыму был. Там возле Бахчисарая есть такой пансионат для придурков в офигительно живописном месте, думаю, может меня возьмут.
    Они помолчали. Говорить было не о чем. Первый запал Гены, возгоревшийся оттого, что он увидел знакомое и приятное ему когда-то лицо, потух. Анечка-то человек приятный и видеть он ее рад, да только из другой жизни она. Вон Зульфия со стороны поглядывает – так она ему сейчас куда ближе. Кстати, надо ей бутылку отдать.
    - А слыхал, что с нашими? – Анечка вдруг рассмеялась, найдя тему для разговора, - Лисицкий в тюрьме сидит. За изнасилование малолетних. Девчонки рассказывали – подсадил в машину двух малолеток-минеток на вокзале, а потом на деньги их кинул, так они его ментам сдали – по четырнадцать лет девчонкам оказалось.
    - Хы, - Гена усмехнулся, - Лисицкий тоже нашел свое счастье, устроят ему на зоне неприкасаемого. А что же Спешнев, наша отрада?
    - Спе-е-ешнев, - протянула Аня, - Спешнев - это отдельная тема. Он же меня снял недавно. Специально нашел. Не поверишь, проговорили всю ночь, - Анечка улыбнулась, - Спешнев в порядке.
    - Неужели это то, что я думаю? – покосился на нее Гена.
    - А то, - ответила Анечка.

***

    На прощанье Аня протянула ему руку. Гена, смущаясь, прикоснулся к ней пальцами. Когда она повернулась и пошла прочь, Гена ее окликнул:
    - Анечка!
    Аня обернулась.
    - Черкни мне адресок Спешнева, если тебе не трудно.

- а за день до этого -

    Вася высадил начальника возле супермаркета – на втором этаже подъездной спирали. Николай Иванович, как всегда с иголочки одетый – на костюме ни пылинки, ни соринки, будто только с рекламного мужского журнала, туфли блестят лаком, на левой руке – картье, на правой – цепочка золотая, вышел из машины и направился в верхний зал супермаркета.
    Вася начальника уважал и побаивался. Уважал за весь антураж: зарплата хорошая, тачка крутая почти всегда в его, Васином, распоряжении, начальник строг, но лишнего не требует, а побаивался Вася вот из-за таких мероприятий как это. С год назад, когда Вася только устроился водителем к Николаю Ивановичу и впервые получил подобные инструкции, он уже был готов стукнуть на начальника в ФСБ. Уж больно странная была инструкция – подъехать к выходу из метро и ждать. Вася ждал и особенно не напрягался. А потом из метро выбежал Николай Иванович и крикнул: “Гони!” Вася и погнал, а вечером задумался и все телек смотрел, не объявят ли о взрыве в метро? Или об убийстве какого-нибудь человечка. А потом в аэропорту то же самое “гони” и опять вечернее ожидание перед телевизором. И по городам командировки странные. И там то же самое – аэропорты, супермаркеты, метро, вокзалы. Но ни о каких взрывах в его с Николай Иванычем точках не сообщали. И Вася успокоился. Не мое дело, думал он. Лишь бы платили. Может, Николай Иваныч сам из органов, и это у него мероприятия такие загадочные. Вася даже слегка гордился причастностью.

***
    Николай Иванович Спешнев вошел через автоматические двери в верхний зал и пошел по кругу вдоль каменного парапета второго этажа супермаркета. Здесь, на втором, людей почти не было – вечером мало кто затаривается хозтоварами. А на первом, продуктовом, как всегда толпа. Спешнев, идя по кругу, поглядывал вниз, выбирая наилучшую точку. Отлично. До двух охранников у хозтоваров метров пятьдесят. Людишек нет почти, а внизу то, что надо: закусочные с мамашами и детьми, там же фонтанчик: народ монетки кидает, чтобы в супермаркет почаще ходить. Вот здесь будет удобно – Спешнев, обойдя по кругу почти весь парапет, остановился невдалеке от входных дверей. Артистично взмахнув фалдами пиджака, словно мистер Икс из оперетты, он ловко вскочил на парапет и сунув два пальца в рот, оглушительно свистнул. Все, кто был внизу, как по заказу задрали головы. И тогда Николай Иванович Спешнев ловким движением руки расстегнул ширинку и показал публике …ХУЙ!