Помню, когда я был совсем маленьким, я любил лазить по крышам и подвалам. Тогда крыши были высокие, а подвалы темные и жуткие. Первые приближали небо, вторые хранили тайны и страхи. На крышах было хорошо читать и мечтать, закинув руки за голову, смотреть в высокое небо, ждать дождя, его первых тяжелых капель, закрывать глаза и чувствовать их холодные удары. Но подвалы… Подвалы были полны тайн. Детям города, где все расчерчено и упорядочено, так нужны загадки… Свечка, папина зажигалка, коробок спичек, купленный в ближайшем магазине за найденный на мостовой «клоп» - все годилось для того, чтоб пуститься в исследования жуткой тьмы под родной пятиэтажкой.

Настенные рисунки, оставленные руками поколений детей, будоражили воображение, распахивали в затхлый, воняющий картошкой воздух, порталы времени. Если везло, то в самых темных углах можно было найти что-нибудь, что оставили еще рабочие, строившие этот подвал: старую тусклую зажигалку виде крейсера Авроры, бутылку с паутиной внутри и бледно-желтыми буквами «Красное плодово-ягодное», каску, расколотую надвое, а может даже и совсем целую, только с чуть треснутым козырьком…

Однажды  там я встретил Его. Он выкатился мне прямо под ноги, когда я уже час шёл по канализационному прогону, выход в который нашел в проваленной кирпичной кладке подвала. В десять лет трудно не испугаться, когда на тебя из бокового прохода, в десяти метрах под землей и в паре километров от родного двора, вываливается человеческий обрубок, безногий, однорукий, большеглазый полутруп, с тонкой бумажно-бледной кожицей, обтягивающей череп, щурящийся в неярком дерганом свете свечного огарка. Я  заорал, заверещал так, что мой же крик, стократно отпружинивший от сводчатых стен коллектора, чуть не оглушил меня; колени подкосились, и камень, тяжелый кусок ужаса с острыми краями, лег в желудке…

Вам когда-либо было страшно? По-настоящему, я имею ввиду? Это не скользкое непонятное чувство, которое заставляет отвернуться от экрана телевизора, когда по нему показывают какие-нибудь кровавые документальные кадры – это, скорее, отвращение. Это не мелкие ночные кошмарики, не боязнь темноты, высоты, закрытого пространства, нет. Страх – это природа человека. Боги, демоны, атомная бомба, война, техасская бензопила, пять стальных когтей, черная рука,.. – все это суповой набор мелких беспокойств, созданных самим человеком, паленая водка сознания, мерзкая и безвкусная, ничуть не пьянящая.

Настоящий ужас выполз вместе с нами из болот доисторических джунглей. Клыком тигра, полусъеденными останками соплеменника, кривым ножом врага, смертельной тьмой ночной вылазки он маячил перед глазами. Ужас – это неизбежность, помноженная на неожиданность.

Ужас вечен. Он во всем. Любовь, ярость, ненависть, сострадание – все это ситуативные чувства, они принадлежать только своим событиям, определенным людям, коротеньким участкам жизни. Страж же, ужас, постоянен и безысходен. Разве кто-нибудь не боится вообще? Сиди, смотри телевизор дома, потом закрой глаза, отключи слух и подумай о том, что может случиться в следующее мгновенье, через день, через год, с тобой, с твоими еще живыми родителями, с ребенком, с женой, с другом. Страшно. Сидя на унитазе на секунду представь как, поскользнувшись, ты разбрасываешь свои зубы по холодному кафелю, мелко трясешься в болевом припадке, брызгая на пластиковую шторку густой кровью из разбитой о край ванны головы. Страшно. На шаг от паранойи, на два от сумасшествия, совсем рядом с истиной…

Инстинкт самосохранения, животное чувство сохранить себя ради жизни своих детей, прожить на день дольше чтобы покрыть молодую самку – это было у человека, но умерло, уступило место простому ужасу смерти. Мы выживали, чтобы жить и дать жизнь. Теперь выживаем, чтоб не сдохнуть раньше срока средней продолжительности жизни…

Он сам боялся меня. Вжавшись в покатый свод коллектора, Он мелко дрожал всем тельцем, повизгивая и отворачивая голову от света. Его туловище облепляли какие-то грязные тряпки, на шее висел шнурок с тушками крыс, продетыми через глаза. Кто Он? Откуда Он тут появился? Он ведь когда-то был человеком… Внезапно страх сменился жалостью, почти до слез, до желания понять и помочь, я подошел  к Нему чуть ближе и протянул руку. И тут он заговорил…
    
"Нина ты уже готова!.. Сергеич су-у-ука где бутылка! Домой обедать! Аааааа не хочу-у-у! Валим быстро Константин Сергеевич я думаю что ты где была тварь! дети уже спят не лезь мама я обкакался безусловно агрессивная политика соединенных штатов легок на помине ко мне цезарь! Цезарь! Сюда! на полтинник больше чем в прошлом месяце аааээээээыыыыыыыыыыыыыы"…

Он завыл, перемежая звуки кашлем и стонами. Слова, фразы, обрывки разговоров подслушанных им через люки на ночных улицах, через отверстия вентиляций слились в один протяжный крик-стон, закладывающий мне уши. Снова накатила волна страха, дробно забилась двухсотграммовая мышца в грудине, разгоняя метастазы ужаса по всему телу. "Замолчи! Прошу – заткнись!!!" – закричал я. Он заверещал еще сильнее, услышав звук моего голоса…

Я не помню сейчас как это случилось. До сих пор только ощущаю твердость сколького камня в детской ручонке и брызги не моей крови, легшие поперек лица. И наступившую тишину.

Я убил свой страх.