***
Васька, брат мой младший всегда ходил у мамы с папой в любимчиках. Многие проступки, за которые нам с сестрой неминуемо бы влетело, ему сходили с рук. Учился он не важно, частенько получал тройки и двойки, хулиганил опять таки. Но родители, к тому времени уже довольно пресытившиеся уникальными воспитательными программами, не особо обращали на это внимание. Так иногда, если дело уж совсем было плохо, в школу вызывали, например, папа вяло его поругивал. Васька это чувствовал и злостно использовал. Как-то раз приходит он из бассейна. Тотальное обучение плаванью входило в обязательную программу воспитания. Это касалось всех детей. Ну, в общем, приходит, папа его спрашивает:


-    Василька, как сходил в бассейн, какие успехи в школе?
-    Хорошо, пап! – нарочито весело отвечает брательник. – В бассейн сходил, в школе все нормально. Пятерку по русскому получил!
-    Ну, молодец! Сыночек мой! – умилялся папа, глядя на довольную физиономию сынишки.


А из детской в этот момент выглядывали две злобные рожи, внимательно слушавшие этот милый диалог. Рожи принадлежали мне и Аське. Дождавшись, когда папа скроется в кабинете писать свою докторскую диссертацию, сестра молча поманила брата указательным пальцем. Тот сразу заподозрил неладное. Положение его, положение его было незавидным: мама еще не пришла с работы, а спасительный папа, уже был недоступен: отвлекать его от написания научной работы было бы серьезным преступлением, которое никому не сошло бы с рук. Но так просто он в наши лапы правосудия попадаться не спешил. Васька прибегнул к не раз проверенной тактики голосового шантажа. Оставаясь на недоступном для нас расстоянии, он громким шепотом спросил:


-    Зачем?!
-    Надо, подойди, пожалуйста – прошипела сестра.
-    Нет, ты отсюда скажи, - хитрил в ответ Васька.
Фокус заключался в том, кто первый не выдержит и заговорит в полный голос, тем самым, нарушая творческий процесс у папы. Тогда уже не важно кто был первоначально виновен. Попало бы нарушителю тишины. Сестра, между тем, заходила в переговорный тупик.  Она уже третий раз объясняла необходимость подойти к нам совершенно прямолинейным, как железнодорожные рельсы аргументом: «надо!». Брат дипломатически отказывался, ссылаясь на явную неубедительность нашего предложения. Пришлось вступить в борьбу мне. Я, как всегда проявил военную хитрость. Использовал слабую сторону противника в свою пользу. В данном случае, слабой стороной оказалась банальное халяволюбие.


-    Вась, не слушай ты Аську – весело начал я, не заметно подтолкнув сестру в бок.
-    У нас сегодня Саленый притащил десять вкладышей с  микки-маусом. Два подарил мне. Ну, мне то они без надобности, я ведь монеты собираю, а ты вроде как играешь с ребятами…    
-    А большие вкладыши? – тут же заглотнул наживку Васька. Он, при всей своей хитрости, был в сущности своей семилетним ребенком. Наивным и доверчивым, как все дети в этом возрасте. Авторитет мой был над ним  тогда огромен, конечно же, он поверил.
-    Большие, в разворот. Настоящие. – Я, старый боец «фантиковых» войн. В свое время у меня была самая большая коллекция в классе и одна из самых крупных в школе. В общем, предметом я владел полностью.
Брат, еще немного помедлив, наконец, пошел к нам. Мы закрыли за ним дверь – капкан захлопнулся!


-    Ну, покажи вкладыши. Может, у меня есть такие, - брат еще не понял всей трагичности своего положения. Сестра мигом ему все разъяснила.
-    Братец, - вкрадчиво начала она, -  расскажи-ка нам как у тебя успехи в школе.
-    И пятерочку свою по русскому покажи. – Ухмыляясь, добавил я.
Бедняга! Он только теперь понял, в какую ловушку угодил. Затравленно поглядел на дверь, потом на нас. Понял, что деваться некуда и с обреченным видом полез в ранец за дневником. Там, на текущей дате, напротив корявой надписи «Русский Язык», стоял размашистый «трояк». В верхней его части, чья то рука крайне неумело пририсовала горизонтальную полоску. Принять эту халтуру за «пятерку» мог только плохо видящий дедушка Валя. Но никак не папа, потрудись он просмотреть дневник.


-    Таак. С успехами в школе все ясно! Давай теперь о бассейне поговорим. Покажи свои плавательные принадлежности.
-    Я был в бассейне, честно! – плаксивым голосом прошептал брат.
-    Давай, давай. Сейчас посмотрим, как ты там был.
Мы выволокли из мешка полотенце, плавки, резиновую шапочку и шлепки. Все они были холодными и практически сухими. Нетрудно догадаться, что брат их просто вывалял в снегу, и ни в какой бассейн он не ходил. Кого он решил провести?! Даже если бы его ограниченная возрастом фантазия подсказала бы не просто извалять вещи в снегу, а растопить его на батарее, все равно мы бы его раскусили. Запах хлорки. Где бы он взял запах хлорки, который навсегда ассоциируется у меня и у Аськи с бассейном, куда мы ходили целый год?!


Васька смотрел в сторону, хлопая красными от страха и стыда глазами. Он готов был в любой момент расплакаться, но мужественно держался. Мы же с сестрой медлили, не зная как поступить. Программа наказания у нас совершенно не была продумана. К тому же нам становилось все больше жаль подсудимого. Ведь это был наш младший брат, и мы несмотря ни на что, его очень любили.


Звонок в дверь и радостный лай нашей собаки, положил конец судебному разбирательству. Васька, счастливо избежав расправы, побежал открывать дверь маме. Мы же с сестрой решили отложить наказание. Можно было конечно рассказать про Васькины подвиги маме, но это было бы слишком мягко. В лучшем случае, мама бы его отругала строгим, как она думала голосом. Брат стоял бы, опустив голову и делая вид, что раскаивается, но не более того. Папе же говорить было и вовсе опасно - ябедничество строжайше пресекалось.

А потом произошла знаменитая битва за снежную крепость с 812-й школой, где Васька проявил себя настоящим героем. На тайном собрании, мы объявили ему амнистию, но велели впредь не исправлять тройки таким кустарным способом. Я раскрыл ему тайны двойных дневников и показал истинное назначение папиных лезвий для бритья. Сестра же объяснила таинство правописания «Ж» и «Ш» с гласными. Именно за них и был влеплен «трояк».

***

Брату было четыре года, когда он впервые попал на Кремлевскую елку. Возвращается домой. На голове меховая шапка елочкой, с разноцветной кисточкой на конце. Шубка, перешитая из бабушкиного каракулевого пальто. Валенки, варежки на резиночках. Настоящий советский ребенок. В руках игрушечная Спасская башня, наполненная конфетами. Лицо светится от счастья. Мы с сестрой, воспитанные пятидневкой, продленкой и пионерлагерями в духе сплоченного коллективизма, выбегаем к нему навстречу и радостно кричим:
-    Васька! Ну, как на елке?!
-    Ух, ты, тебе подарок подарили? Конфеты?!
Брат внимательно на нас посмотрел, утирая замерзжие сопли варежкой. Потом, накрыл подарок двумя руками и спокойным, ультимативным голосом произнес:
-    Не дам.

  
***
Сколько себя помню, я вечно, что нибудь терял. Начиная от потерянного солдатика в больнице, куда меня трехлетнего, привезли на «скорой» с тяжелой формой дизентерии, и, заканчивая, совсем недавним случаем, когда я потерял в магазине кошелек. В кошельке, помимо документов было еще три тысячи долларов. О потерянном солдатике я сожалею гораздо больше, хотя был маленьким и помню все очень смутно. Так, обрывки какие то: коридор, пугающий незнакомый запах, испуганное и бледное лицо отца, желтый свет. Впрочем, денег тоже жалко, хотя и не так сильно.


А вот братишка мой, напротив, постоянно что-то приносил в дом. Из яслей, из детского сада, потом из школы. Совочки, кубики, машинки, ручки – всякую детскую мелочь. Говорил, что нашел, или, что подарили. Я, склонен ему верить, он не был таким уж воришкой. Родители мои, молодые коммунисты, строители светлого будущего очень бурно реагировали на эти «находки». Как-то, папа даже отшлепал «несуна».


А однажды, Васька притащил из детского сада чайную ложку. Серебренную, с золотой «ножкой». На обратной стороне ложки стояла дата: «1910г.». И название производителя, которое я не запомнил. Родители подняли настоящую бурю негодования. Впрочем, негодовала мама. Папа же задавал вопросы по существу: Где взял? Точно не украл? Кто принес? Никто не приходил за ней?  Потом, он долго о чем-то говорил с мамой в комнате. Из-за двери ничего не было слышно, кроме маминых возмущенных криков: «Андрей, как ты можешь так говорить?!», или « Нет, и еще раз нет!».


Гораздо позже, будучи уже вполне взрослым человеком, я понял суть того разговора. Видимо примат материи чуть не возобладал над духом. Тем более, семья наша в то время, жила бедно. А у ложки тогда появился владелец. Мама девочки из Васькиной группы позвонила нашей маме, и взволнованным голосом спросила о ложке, нет ли у нас, их фамильной ценности. Мама была честным человеком.