* * *
Удар о борт. Fuck! Яркие брызги кусочков льда из-под лезвия конька. Удар о борт. Налитые кровью глаза быков, напяливших на себя какие-то щитки. Текущие слюни ожидания при сбрасывании. Безумная улыбка вратаря — " Я отбил шайбу, я отбил ее!!! " Удар о борт. Судья — нервно мечущийся по площадке. Крюки — вспаривающие одежду. Крюки, которые кто-то назвал клюшками. Удар о борт. Толпа — жадно пьющая Кока-колу. Все огорожено стеклом. Такие стекла ставят в психушках — пуленепробиваемые. Голос сверху — как бы голос Бога. А внизу война. И вдруг…… ГООООООООЛЛЛЛЛЛЛ!!!!!!!!!!!!!!
Половина толпы в экстазе откидывает Кока-колу, встает на уши и начинает орать, другая половина захлебывается Кока-колой, но тоже встает на уши и начинает орать. На поле красная пятерка, как стайка гомосексуалистов, кидается друг другу на шею. Синяя пятерка, напрягая все свои мышцы и высекая взглядом искры, накручивают петли вокруг родных ворот. Сейчас это убийцы. На пять целых тридцать две сотых секунды. После этого их становится жалко, как жалко пятилетнего мальчика, наложившего в штанишки. Он сам в этом виноват, но его жалко. Вот и весь хоккей.
* * *
Пыль. Пыль на приборной доске автомобиля. Пыль в голове. Пыль в носу и во рту — все время хочется чихать. Когда выходишь из дома, плотно прикрыв за собой дверь, кажется, что плывешь в остром тумане.
Потом приходит песок. Волнами. Приходится закрыть глаза и не дышать. Все тело разрывают маленькие осколки, как будто кто-то ворвался на грязном грузовике на склад стеклянной посуды, устроил там погром, а затем поставил мощнейшие вентиляторы, повернул в вашу сторону и ВКЛЮЧИЛ! Волна проходит. Стоишь и не понимаешь — кто же снял с тебя всю кожу. Засовываешь в задумчивости пятерню в волосы и с отвращением одергиваешь ее — оказывается у тебя уже нет волос, есть только песок. Смотришь на мертвых голубей на асфальте. Вдруг "трупики" оживают и взлетают, стряхивая с крыльев тонны грязи, оставляя внизу чистые, сверкающие чернотой следы.
Это была обычная погода для города, по боковой улице которого шел человек. Ноги у него чуть-чуть подгибались в коленях — походка уверенного и знающего себе цену мужчины. Он знал многое. Очень многое. Но боялся крайностей, поэтому шел по разделительной полосе. Здесь не было машин, но не потому что это была окраина ( в центре была то же самое), просто их тут не должно было быть — так решил кто-то Выше…. а может это из-за песка….
Человек был одет по правилам — клетчатая рубаха, которая потеряла свои цвета несколько сот лет назад, и джинсы Levi’s. Здесь очень любили Levi’s. Почти так же сильно, как стрелять по воробьям. При каждом порыве ветра он останавливался, закрывал глаза, засовывал руки в карманы и ждал. Когда ветер начинал стихать, но еще не терял своей полной силы, он отворачивался и шел против него. Он делал так всю свою жизнь. Воспитывал в себе привыкание.
Город казался заброшенными, но были здесь и признаки существования людей — что-то вылито под карнизом; на воротах гаража мелком старательно выведено: "Я заставил ЕГО съесть свое дерьмо!" ; еще типа этого; еще; еще; еще… По забору важно шагал пушистый, но давно не мытый котик, у которого на шее болталась грязная темно-красная тряпочка, с вышитой на ней явно детской желтенькой ручкой буквой N, дошел до середины, сел, зевнул, захрапел и упал с забора. Он спал.
Дома напоминали помятые пластиковые бутылки, в которых еще осталась водичка. Но все равно это был очень хороший и добрый город, потому что его любили люди.
Дойдя до перекрестка человек первый раз отвернулся от налетевшего ветра. Теперь было видно его лицо. Он оказался парнем лет шестнадцати, но по жесткому выражению лица никто не дал бы ему меньше двухсот тридцати четырех. Знаете, это такой возраст, когда вы уже полтора века лежите под землей. Но молодого человека это совершенно не волновало, он и сам знал, что давно повзрослел. Переждав ветер он посмотрел направо и наконец нашел то, что искал.
Он искал человека. Человека вообще, а не именно. Это была женщина. Была. У нее уже не было лица — вместо него точная до тропинок карта дорог немецкого дизайна, хотя она была совсем еще не стара. Но возраст и внешность редко скачут в одной упряжке, особенно в пустыне. Однако, не смотря на окружающий песок, бывшая женщина оделась очень опрятно — ведь все-таки она была женщиной.
Чтобы подойти к ней, парню даже не пришлось сбиваться с разделительной полосы  — как это ни странно, она сидела посередине дороги. Наверное, не странно. Может быть, это еще один человек, который боится крайностей.
Глаза напоминали обкуренные глаза поэтессы в приступе вдохновения. Весь её вид тихо стонал, можно подумать, что она мастурбирует — "я жду тебя, иди ко мне, и мы займемся любовью.":
—Я ждала тебя.
—Да?
—Ведь ты мальчик Стейнбеков? — спросив это, она наконец увидела подошедшего и по лезвиям бритвы в его глазах поняла, что совершила недопустимую ошибку:
—Прости, я не заметила, что ты уже повзрослел. Sorry. Знаешь, мы все очень любили твоих родителей. Почти так же сильно как они любили друг друга.
—Настоящая Любовь.
—Да-да, именно это я и хотела сказать. Когда Пит и Лиз жили у нас они всюду ходили вместе — в прачечную здесь за углом, в аптеку, в магазин Салли, в видео прокат, и даже, наверное, в туалет и ванную — вот это Любовь!
—Ты глупа,—"ты" вылетело изо рта того, кто раньше был мальчиком Стейнбеков совсем не оскорбительно, просто женщина на самом деле была глупа.
—Наверно… не знаю. — она вытерла выкатившуюся из края левого глаза слезу краешком платья. Снова налетел ветер, и ей пришлось выковыривать вместе со слезой еще и песок. — Мы все следили за тобой из газет. Ты многое прошел.
— Я многому научился по дороге. Не знаю, помнишь ты или нет, как мой отец любил красивые фразы и слова. Ему они казались очень красивыми и умными, хотя это не так. — Парень нежно погладил что-то в районе паха. — Он считал себя ходячим афоризмом. Как это глупо все время говорить: "сущность", "человечество", "сушите", "самоублажение", "высказать", "приятно", "возможность", "сужается", "проще", "интернет", "по-флотски", "х-м-м-м", "жить", "осознают", тысячная", "Винстон лайтс", "быть", "неведомых", "реальность", "сначала", "описывать", "единственно", "подобные", "правду", "ровно", "нет", "не сказал", "каждый", "слово", "удивишься", "часть", "разобраться", "живущего", "так же", "не задумывясь", "зачем", "время для нас", "пущена", "глаза мои", "ЩЕЛК", "свет", "без любви", "звуков", "сильны", "идеалисты", "материальные вещи", "сами", "идеи пытаются", "заблуждаются", "потрогать мысль мыслью", "ощутить", "зацепить", "зацепил", "дейсвием", "даже", "в жизни", "зрение", "коснулись", "сработали", "увядшая", "слабый человек", "все", "нету сильного", "больше", "меньше", "туфли Касперского", "штрихи", "небосвод", "туш-ш-шенка", "друг", "о себе", "немножко", "всегда ради себя", "след", "цени дружбу после моей смерти", "девушка", "впоследствии", "превозвысил", "зависишь", "как сказал Сократ — это элементарно, Ватсон", "элементарность", "элемент", "бесконечность", "делить до самого конца", "но стоять", "охватим более глобальный масштаб", "развить песчинку до значения", "держатся другие", "скопище — Земля", "не смог", "чтобы было без нее?", "смена", "размышления", "планка", "время летит как пуля", "нарастает", "теряет", "дальше от мира", "проявляет в каждой вещи", "на пике", "середина", "Золотая середина", "перебор", "дисгармония", "в чем суть жизни?", "дальше идти нельзя — обруби", "суждение", "нет ничего совершенного", "завершенность", "я(яд)", "кайф в простом мышлении", "ничего не достигать", "за это я люблю софистов", "самая лучшая спираль — это та, которая замыкается", "пусть все идет своим чередом", "пусть", "я нашел то слово, которое все определяет", "может спуститься вниз", "все будет скоро", "не может быть такого, чтобы все было", "как же не сбиться", "получается", "счастье — это несчастье, и попробуй выбери", "все подтверждается народными сказаниями", "все что просто — гениально", "струны", "вот еще, что пришло в голову", "загрузка, а потом reload", "быть или не быть = не знаю".
— Как красиво! — женщина глубоко вдохнула песок через ноздри, которые стали похожи на огромные дула пистолетов. Два старых ковбойских кольта на лице. — Мы все тебя так ждали, столько лет, пока не захотели играть в хоккей .
—В какой хоккей?
—В ужасный. Пока ты после смерти родителей двенадцать лет был в психушке …
—Я не был в психушке!
—Был, был — мы читали. Красивая была сестра, которую ты изнасиловал в неполные тринадцать?
—Красивая… В белом халате… и чулках до шеи… в солнечных очках… а рот, рот …… м-м-м-м-м …
—Да, красавица!
—Ты лесбиянка?
—Была когда-то, когда в городе жили люди.
—А сейчас, кто здесь живет?
—Домашние животные и мы. Еще мы, еще мы, и еще много нас. И еще птички. Красные, синие, желтые, фиолетовые — на зеленых ветках на черных деревьях на белой земле.
—А где же люди? — "мальчик" поморщил носик.
—Остались на льду. Знаешь, когда ты изнасиловал сестричку, была зима, и все люди пошли сначала в бар к Салли — они очень любили это место — зашли ко мне взяли корзину с яблоками, наверное, съели их, а потом решили надеть коньки, взять в руки клюшки, закинули на чердак щитки — сколько там пыли и паутины, фу-у-у. Пошли играть в хоккей. А на нашем озере подо льдом столько всякого хлама — каски, ржавые пистолеты, автоматы, танки, японские Ниссаны — ну все, что могло остаться после войны. Никто никогда не  любил это место. Но у Салли очень хорошее пиво, никакое с ним не сравнится, лучше ирландского. Вот. Короче, они пошли туда разметили поле, поставили ворота, вратарей, судью… и начали играть.
—Люблю хоккей.
—Да. Поначалу все шло хорошо. Голы, голы, голы… мат. А потом кто-то наехал кому-то на пальцы. Пальцы рассыпались веером. Первым убили судью. Коньки острые. Столько рассеченных щек, губ, бровей.
—Ужас, — кривая усмешка на лице.
—Не смейся! Столько разных, даже по цвету, мозгов, столько разной крови. Отрезанные ручки, ножки. Ведь они поснимали коньки и начали рубить друг друга!!! Все там остались, все! И все там еще останутся! Все из-за тебя, ублюдок! Они же ждали тебя! Тебя! Все из-за тебя!
— Успокойся, — он вытащил из штанов пистолет — довольно таки большой (еле в руках помещался) — еще раз погладил его. Снял с предохранителя. Приставил женщине к виску. — Успокойся. Ты слишком волнуешься.
—Я описалась.
—Это к лучшему. Тебе не надо так нервничать.
—Мы так любили твоих родителей. Как у них могло получиться такое, как ты? А?
—Все уже давно закончилось. Лучше тебе быть мертвой. Но ты и так умрешь. Скоро. Прощай. Меня еще ждут. — Он убрал пистолет, сплюнул, и пошел дальше по дороге.
—Ты там тоже останешься, сукин сын . Останешься!
—Никогда. — Он согнул ноги в коленях и стал понемногу таять в песке…
  
Его ждали еще во многих местах…………….
* * *
А еще люди играют в футбол…
* * *