Пусть не идет вперед карьера,
Я жду, надеюсь, обалдуй,
Когда Наташенька Орейро
Придет и сядет мне на хуй.

Она придет и туфли скинет
В прихожей маленькой моей.
«О, а эм сорри, джаст э миньет,» -
Подвину тапочки я ей.

И на неправильном английском,
Рукав мой нервно теребя,
Придвинув сиськи близко-близко,
Она предложит мне себя.

Я спрашивать у ней не стану
Причину похоти такой,
А просто из штанин достану
Свой эрегированный хой.

Вот на продавленном диване
Под скрип раздолбанных пружин
С Наташкой нежится в нирване
Простой советский господин!

И от восторга тихо плача,
Наташка шепчет мне, любя:
«Ни на каких киношных мачо
Не променяю я тебя.»

И как расслабленная шлюха
От всей нахлынувшей хуйни
Она скулит мне жарко в ухо:
«Ай лав ю, дарлинг, мерри ми!»

А я – небритый, волосатый,
С душком отстоя из нутра –
Сквозь зубы процедил: «Пошла ты…
Мне на работу в семь утра!»

                        ***
… проснулся я часу так в первом.
В одной руке – обмякший хой,
В другой – портрет латинской стервы,
Статья про ужин со звездой.

Пусть не идет вперед карьера,
Я жду, надеюсь, обалдуй,
Когда Наташенька Орейро
Придет и сядет мне на хуй.


(c) 2003 Luka