Посвящается Волосу.

Я летаю в сыром ночном воздухе, я чувствую его свежесть, его ночной аромат, запахи еще теплого асфальта и предутренней сырости. Слабый ветерок ласкает мне кожу, возбужденную и дрожащую. Как только я попадаю в воздушные ямы, у меня появляется эрекция, все тело трепещет, и гудят конечности. Я размахиваю крыльями и поднимаюсь еще выше. Я пролетаю мимо окон, я вижу чьи-то глаза спрятавшиеся под одеялом. Я навожу на них страх. Голый сорокалетний мужчина, летающий в небе. Завтра, как только выглянет солнце, они поднимутся со своих холодных постелей в надежде найти спасение у психиатра.

Мимо домов, мимо лавочек, мимо съеденных гусеницами деревьев. Я лечу.

Я невесом, я нарушаю все законы Природы и чувствую себя великолепно. Хотя знаю, это не кончится хорошо. Тот, кто счастлив, не может жить среди несчастных. Зависть последних, я чувствую, убьет меня. Истекают мои последние минуты. Так дайте.…Дайте насладиться полетом. В первый и последний раз. Заглянуть в ваши окна, подрочить на ваших спящих жен, выебать мысленно ваших детей. Голый сорокалетний мужчина. Счастливый человек, проработавший за всю свою жизнь не больше года.

Вдоль железнодорожного полотна, вдоль кровавого следа, вдоль электрического провода, вдоль соплей, навешанных на деревянные перила. Я лечу.

Мне есть, о чем вспомнить. Тусы, концерты, восемнадцатилетние хипушки, раздвигающие свои прекрасные ножки, солнце, леса, марихуана. Я лечу, я ничем не обременен. Я счастлив. У меня нет квартиры, нет машины, нет семьи. У меня есть только крылья. Только крылья.

Я проснулся сегодня утром в волнении. Я почувствовал, что что-то не так. С ужасом я подумал, что, возможно, это старость. Больше всего я боялся именно ее. Старушку Смерть боялся меньше. Помню, еще в молодости мы не верили, что когда-нибудь будем сорокалетними. И вот… Я смотрю на себя в зеркало. У меня выросли крылья. Вместо рук - длинные и белые. На ощупь не перья, на ощупь нежный шелк, на ощупь - кожа четырнадцатилетней нимфетки. Старость сковывает, я же получил белый билет. Природа посчитала меня ненормальным. Она освободила меня от своей повинности - нести на горбу камень старости. Я не посадил дерево, я не построил дом, я не вырастил ребенка…

Я лечу над землей, над пропахшей людской ненавистью землей, голый счастливый человек с эрекцией восемнадцатилетнего парня. В светящемся окне хоронят очередного старика, труженика и добропорядочного семьянина…

-Лети, - сказала мне природа, когда я завтракал, облизывая языком винегрет, - ты мне больше не нужен. Я поняла ты всего лишь - паразит на этой планете. Ты никогда не был и не станешь человеком…

Я доел, распахнул окно и взлетел. Вечером, когда заходило солнце. Меня видели люди, бежали к психиатрам, а те драли с них деньги. Люди, успокаивающие других людей, люди настолько уверенные в себе, что не потрудились выглянуть в окно. Увидеть голого мужчину.

Женщины закрывали детям глаза и сходили с ума. Дети улыбались и махали мне руками. Одна девочка назвала меня Гагариным, я приземлился и поцеловал ее в щечку. Будущую красавицу или же занудную бабищу. Мне все равно. Сейчас она молочная и сладкая как мороженое, в поедании которого я не отказывал себе никогда, даже в самые трудные минуты жизни. О, дети! Оставайтесь всегда детьми. Бегайте, прыгайте, танцуйте, радуйтесь солнышку и занимайтесь любовью. С каждым вас пожелавшим не отказывайте никому, не отказывайте себе. Прошу вас не запирайте себя в клетку называемую семьей. И де Сад тут не причем. Вы свободны. Вы можете стать свободными. Посмотрите на меня, на голого мужчину с торчащим пенисом. Я никогда не умру, хотя чувствую, что на меня направлено дуло чьего-то ружья. Мне осталось совсем немного, но, поверьте, я не умру. Знаете почему? Никто не почувствую боль утраты, никто даже не узнает о том, что я умер. Никто не вспомнит даже что я жил. Ни мать, ни отец, ни брат, ни государство. А значит, не было смерти. Смерть придумывают только ваши знакомые. Вам же все равно. Раз и вас нет.

Однажды меня просто не станет. Я не почувствую потребности, не почувствую кайфа. Раз и ноль. И смерти нет.

Сквозь трубки японских телевизоров, сквозь динамики японских магнитол, сквозь кинотеатры, сквозь рекламные щиты, сквозь заброшенные пионерские лагеря. Я лечу.

Черное небо, круглая луна, миллиарды звезд…. Я свободен…

Но…

Выстрел. Я вдыхаю запах пороха. Я слышу, как упала в траву теплая гильза. Кто-то перевел дыхание, кто-то опустил ружье и кто-то стал смотреть на меня. Люди ликовали, люди радовались, на миг они стали счастливыми. Он попал в меня. Я с пробитой дробью грудью, лечу как можно выше, чтобы упасть и сразу умереть. Я чувствую, как истекают силы, я чувствую, как течет по телу теплая кровь, оставляя за собой невыносимо холодные следы. Я свободен, я по-прежнему свободен, хоть и стянуло чуть грудную клетку, хоть и знаю, что почти мертв. Луна становится размазанной и блеклой, тело горит, постепенно закрываются глаза. Последний глоток ночного воздуха, последняя картинка всей этой реальности, такой холодной и ясной сверху и противно чувственной снизу.

Я упал на асфальт, крылья исчезли, исчезла эрекция. Огромная лужа кровавого мяса, засмоленные легкие…

-Оторвите ему яйца, - закричала толстая рябая женщина, жующая сочный жирный пирожок, - их надо уничтожить, нельзя чтобы кто-нибудь ими воспользовался.

Оторванные яйца положили рядом на асфальт и раздавили тяжелым кирзовым сапогом…

2004 г. Сергей Трехглазый.