1. Я сидел на толчке и читал книгу. Буквы перед глазами сливались в одно черное пятно и не давали возможности понять заложенный в них автором смысл. Я прищуривался, отдалял, приближал книгу, но все было тщетно, ничего не помогало. Не могу сказать, почему именно, но в тот момент мне захотелось их прочитать, мне казалось, что если сейчас я их не прочитаю, то не прочитаю уже никогда. Странные мысли и странные чувства посетили в тот момент мою голову. Как будто я уже тогда что-то чувствовал, как будто я уже тогда подсознательно догадывался о том, что скоро после выпитых мною двух шишек дурмана со мной случится настолько необычное, что любые мысли, любая логика, любые научные знания покажутся мне ничтожно мелкими и обманчивыми. Я боролся с книгой еще на протяжении десяти минут, а потом все же устав от бестолкового занятия, заставил убедить себя в том, что все уже кончено, что меня уже начало переть, хотя почему-то физических ощущений я не чувствовал - все мышцы в теле по-прежнему оставались под моим неусыпным контролем

Отложив книгу в сторону, я стал всматриваться в белую краску входной двери. Она кипела мельчайшими пузырьками. Словно химка, когда в ней не остается спирта. Мне стало страшно, мне показалось, что я могу обжечься, пришквариться к ней телом. Подобное чувство я испытал еще в детстве, когда смотрел с края крыши девятиэтажного дома вниз. Неожиданно у меня закружилась голова и, чтобы ненароком не упасть, я отполз в сторону. И тут сразу же почувствовал, будто меня тянет к краю невидимым магнитом, будто сам ветер толкает меня в спину. Холод пробежал тогда по моей спине, я лег на спину, закрыл глаза и постарался успокоиться. Крыша была теплой и мягкой, ветер ударялся об телевизионные антенны, а нещадное летнее солнце пекло мне лицо. Пролежал я не долго, как только перестала кружиться голова, я по возможности осторожней добрался до заветного люка и уже через несколько минут лежал с бьющимся сильнее обычного сердцем у себя в комнате. Сейчас же находясь в туалете, я почувствовал то же самое, я почувствовал, что меня притягивает к этим мелким раскаленным пузырькам и это чувство, прорезонированное с прошлым, усилилось настолько, что помимо бьющегося, как и тогда, сердца, я почувствовал подкрадывающуюся к горлу тошноту.

Я посмотрел по сторонам. На всех четырех стенах было то же самое. Все они угрожающе кипели и готовы были в любой момент, как только я совершу неосторожное движение меня обжечь. Мне стало жарко, мне стало невыносимо жарко. Схватив стоявший рядом совок, я попытался им открыть дверную защелку. Она не поддавалась, рука моя стала уставать. Я как можно осторожней, чтобы не задеть телом стены, поднялся на ноги. И сразу…. Рухнул на пол. Но не человеческим телом, а водой. Структура моего организма переменилась, и я почувствовал себя расплавленным терминатором. Я упал на холодной кафель огромной лужей, касаясь его всем своим телом. Но ни холода, ни боли не почувствовал. Пол был не то, что мягким и теплым, его не было вообще. Я как будто застрял в силовом поле двух мощных магнитов.

-Что со мной? - спросил я себя вслух и услышал (будто заблудившийся) голос только через некоторое время. Так распространяются звук в жидкой среде, с отличным от единицы эбсилом, - пришло мне на ум, но я сразу расценил подобную мысль как неуместную, а потому не придал ей особого значения.

Я почувствовал, как от всеобщей жары заполнившей эту небольшую часть моей квартиры стало закипать мое тело. Я почувствовал невыносимую боль, не сравнимую, пожалуй, ни с какой испытываемой мною ранее болью. Она была всеобъемлющей, будто я чувствовал ее каждой клеткой, будто каждая молекула моего организма сообщала мозгу о себе. Я стал кричать, как можно громче, как можно неистовей.

В дверь начала стучаться обезумевшая Надька, она требовала, чтобы я отодвинул защелку. Я кричал ей, что не могу, что мое тело теперь представляет растекшаяся по кафелю лужа. Я кричал ей, что сейчас испарюсь, что скоро перестану быть. Я просил ее о помощи. Она кричала, нервничала и плакала. Потом, вероятней всего, она разбежалась и со всей силы ударилась об дверь. Дверь завибрировала, и кипевшая краска стала брызгать на мое тело и в нем шипеть. Я закричал так громко, что на несколько минут потерял слух. Надька мне что-то говорила, а я ее не слышал. Я перепугался еще больше. Мне пришло в голову ради спасения своего тела раствориться в самом унитазе, нырнуть в него и выплыть в каком-нибудь безопасном месте. Еще бы немного и я бы это сделал, но тут вернулся слух, причем резко и внезапно, будто кто-то всего лишь щелкнул тумблером. Я услышал, как Надька кричала мне, что, если я, по моим же словам, превратился в воду, то почему я не могу проплыть под дверью. Я посмотрел туда, там на самом деле можно было проплыть, но горячая дверь.… Вдруг я задену ее спиной. Покрываясь льдом страха и закипая от стоявшей жары одновременно, я стал медленно выполнять задуманное. И через несколько минут у меня получилось. Все до последней капли оказались в прохладной кухне, где стояла не верящая своим удолбанным глазам Надька.

-Что с тобой? - после некоторого молчания спросила она.

-Не знаю, - ответил я.

-Что ты съел?

-Две шишки дурмана.

-Где ты их взял?

-В пакете, в ванной.

Она замолчала и уставилась на меня. Мне почему-то показалось, что она мне не верит. Да и как в такое можно поверить, как можно поверить, что распростертая перед тобой лужа это человек, это твой знакомый сожитель. Как в такое можно поверить? И еще, каким образом лужа может связанно разговаривать? Во-первых, у нее нет голосовых связок, а во-вторых, она находится под двумя шишками дурмана. Это было необъяснимо даже для меня самого. Я вполне логично и адекватно соображал, что, еще раз повторю, никак не вяжется с двумя шишками. Так же я будучи лужей умел говорить, причем это получалось само собой, я не задумывался о том как бы это проделать, я не чувствовал у себя отсутствие привычного речевого аппарата. Скорее всего, здесь есть немалого от мистики, которая, хотите верьте, хотите нет, непрерывно сопровождает наркомана в его познании прелестей богини Кайи.

-Если хочешь, можешь сама попробовать, - предложил я стоявшей передо мной Надьке.

Глаза ее загорелись, как загораются обычно у влюбленных в первую ночь их долгожданного совокупления. Будто сейчас случится то, что она ждала уже несколько месяцев, хотя об имеющемся дурмане узнала только лишь пять минут назад.

-Давай, - ответила она.

-Возьми в ванной, за зеленой трубой, - последнее, что я успел ей сказать, перед тем как она выпорхнула из кухни.

2. Прежде чем перейти к дальнейшему повествованию, хочу еще раз вернуться к описанному выше случаю из моего раннего детства. Хотелось бы выяснить, какое отношение он имеет к нашему рассказу о чудесных свойствах растения Дурман. Почему в двух совершенно разных состояниях я испытал схожие чувства. Начнем, пожалуй, с того, что выясним, а что же было общего. Была опасность. И в том и в другом случае я чувствовал опасность для своего тела. В первом случае на крыше дома она была реальной, во втором нет. Оценить первую могут все, вторую никто кроме меня. Но является ли из-за этого вторая лишь выдумкой моего уработанного дурманом мозга. Обжегся ли я, если бы дотронулся до стены? Конечно же, я ведь чувствовал брызги краски от вибрирующей двери, и так же я бы почувствовал, если бы, например, дотронулся до нее рукой. Хотя если бы до нее дотронулась Надька, то она не почувствовала бы ничего. Т.е. дабы не загружать вас всякими там логическими выводами (в данном случае это даже звучит смешно) я хочу сказать, что под дурманом ты не получаешь набор глюков, ты получаешь новый мир, который в зависимости от твоего подсознания формирует твой мозг. Теперь представьте, что мы все находимся под одним общим наркотиком, и общий мозг формирует для нас единую картину мира. Мы ведь все видим опасность у края крыши.… Это на самом деле так. Нас всех прет, причем одинаково. Тех, кого прет по-другому, находятся в другом мире.

Насчет тяги уничтожить свое тело я не могу найти других объяснений, как нежели то, что душа как можно быстрее хочет вырваться из сковавшего ее тела, а потому изо всех сил, упираясь, старается скинуть его вниз или же уничтожить в кипящей краске. Была такая гипотеза (где-то я ее читал) что тело это нечто болезни души, будто гнойник, вылезший на когда-то здоровом лице.

3. Надька сидела передо мной на стуле в течение, наверное, целого часа и ждала того момента, когда, так же как и я, сможет обмыть собой засаленный пол моей кухни. В ее глазах светился, как мне показалось, некий огонек. Она молчала, уставившись вперед себя. Я тоже молчал и рассматривал ее глаза. Огонек в них не погасал, зрачки не расширялись. Ожидание угнетало, я хотел поскорее ощутить все прелести своего состояния (пойти погулять) и хотел это проделать с Надькой, а ее все не вставляло. Обычно, если мы ели одновременно, то ее убивало раньше меня чуть ли не наполовину необходимого времени. А сейчас… Я даже стал сомневаться, а вставит ли ее вообще. Чем дольше мы ждали, тем настойчивее заявляла о себе мысль, что все-таки этого не случится.

-Нам нужна лимонная кислота, много лимонной кислоты, - неожиданно закричала Надька, после чего вскочила на ноги и подбежала к кухонному шкафу. Порывшись там некоторое время и выбросив из него половину всех находившихся там мешочков, она нашла ее. Целый пакет, с которого сыпался на пол желтовато-белый порошок.

-Зачем это тебе? - спросил я ее.

Она промолчала. Сделала вид, что не расслышала. Я, поняв это, сделал вид, что ничего не говорил. Хотя вполне могло случиться, что я на самом деле ничего не говорил, а только подумал об этом. Трудно что-либо гарантировать, когда находишься под дурманом, который, если он нормальный, с полшишки прет сильнее, чем с трех колес тарена, не говоря уже о двух шишках. Да и вообще под двумя шишками можно почувствовать себя чуть ли не богом, если, конечно же, копыта не откинешь по неопытности (крайне не советую новичкам без надлежавшего присмотра). У многих после подобных экспериментов крыша съезжает. Например, у бывшего сожителя Надьки после неудачного приема до сих пор текут слюни. Вот уже второй год пошел. Разговаривать с ним крайне не приятно. Он похож на собаку. В тот раз он чуть ли не синий валялся на крыльце деревянной дачи, и все уже думали, если он умрет, зарывать его под "белым наливом", поскольку в больницу нельзя было из-за наличия в его крови неопровержимых улик, но к всеобщему счастью он во время оклемался, как раз в тот момент, когда Бобер принес из сарая ржавые лопаты. Я думаю, пример показателен, потому думайте.

Выйдя с пакетом на середину кухни, Надька высыпала его содержимое на пол и ногой раскидала в стороны. После чего взглянула на меня, ожидая вопроса. Но я, вспоминая ее молчание, не стал ничего спрашивать.

-Это для того, чтобы нас птицы и собаки не съели, когда мы будем гулять, - не выдержав, сквозь зубы проговорила она, - сейчас ты подольешься сюда и растворишь в себе немного. Потом когда и я превращусь в подобную лужу, это же проделаю и я. Птицы, кошки и собаки, как только попробуют нас на вкус, сразу же от нас отстанут. Это гарантирует нам безопасность на улице.

-Нас могут выпить дети, сбегают домой за сахаром, за кружкой и тогда.… Тогда мы навсегда провоняем детской мочой, - пришло мне на ум, но вслух ничего не сказал, а молча передвинул свое тело к рассыпанной лимонной кислоте и стал в ней кувыркаться. И что удивительно! Она не растворилась во мне. Она облепила все мое тело, но не растворилась в нем. Я стал похож на лужу крайне жидкого теста. Надька начала надо мной смеяться и тут, взглянув на неё, я увидел, что тот огонек в ее глазах, который так долго в них тлел, наконец-то потух, а зрачки расширились до таких пределов, что заполнили собой все глазное яблоко. Она резко перестала смеяться, как обычно бывает в американских мультиках, когда, например, кто-то в порывах наркоманского смеха чувствует, что у него загорелась нога, села на пол, наклонила как можно ниже голову и…. растеклась по рассыпанной лимонной кислоте.

4. Мы текли по длинному коридору с деревянными полами и с шестью дверьми по его обеим сторонам. Мы обвивали друг друга и терлись телами. Я чувствовал её температуру, она чувствовала мою. Я впитывал в себя ее соки, она впитывала мои. Мы были одним организмом, текущим на свет приоткрытой входной двери. За которой периодически проходили какие-то люди и пробегали с переполненными ранцами дети.

-Знаешь, а ведь многие люди даже не знают, как дурман выглядит, - не с того ни с сего сказала Надька.

-Многие не знают, как выглядит конопля, - ответил я ей и на этом наш короткий только что начавшийся разговор был закончен. Надька тяжело вздохнула. По ее глади пробежала небольшая волна, которая передалась мне. Я тоже вздохнул.

Люди. Тупые бараны, пялившие свои глазки на тебя в трамвае. Спешащие на работу. Всегда думающие о чем-то своем, тяжелом и ненавистном. Весна пришла для них не заметно. Прибавились лишь некоторые проблемы связанные с посадкой овощных культур, а так по сути дела ничего и не изменилось, в тех помещениях, в которых все они работают в любое время года тепло и скучно.

Люди, однажды узнающие, что ты наркоман.… Видели ли вы их взгляды? Полные ненависти и презрения. Набитые ложной по своей сути информацией. Какими-то небылицами и откровенным дибилизмом. О каком дурмане можно говорить, о какой легализации можно вести речь? Пока сдохнет это ебаное коммунистическое поколение не стоит об этом даже зарекаться…

5. Когда мы были уже у самой двери, когда уже готовились к пересечению порога, на нас что-то сверху упало. Я посмотрел наверх и увидел опухшее от частых пьянок лицо соседки. Нагнувшись, она стала водить половой тряпкой по нашим телам. И когда материал окутал нас полностью, она, удовлетворившись, постелила ее около своей двери. Вытерев напоследок об нас ноги, она удалилась со сцены, хлопнув дверью.

Я попытался вырваться, но не смог. Тряпка состояла из волокон, и это напомнило мне клетку. Я готов был взвыть, но сдержался. Сдержал и Надьку, поскольку вряд ли кто-нибудь из этих двуногих поверит происходящему. Они решат, что им послышалось или в лучшем случае приглючилось. Подойдут к домашней аптечке и проглотят какую-нибудь таблетку. После чего лягут на диван, и будут лежать на нем, слыша твои крики, но ничего не предпринимая. Алкоголики подумают белая горячка. Набожные - бесы. Ветераны - шаловливые дети.

6. Через какое-то время мы испарились, превратившись в облака пара. На полу остался лишь порошок лимонной кислоты.



2004г. Сергей Трехглазый.