Узкая, острая, ослепительно синяя полоска, на фоне серого мартовского неба, резанула по глазам, с беспощадностью катаны в умелых руках фехтовальщика. Но глаза привыкли. Они привыкают ко всему. И вот уже восьмая, четвертная, половинная часть неба пронзительно засинела, совсем немного и очистилась вся сфера. Началось.

Что?

Весна!

Сразу! Во всём! Она чувствовалась в просевших сугробах, в журчащих ручьях, в щебете птиц, в резко укоротившейся длине юбочек, из-под которых торчали и кривенькие и стройненькие, обтянутые колготками ножки. Какой обворожительной молодостью пахло из-под этих самых юбочек, от проходивших мимо юных представительниц женского рода. И не беда, что не всегда чистым был этот запах тела, некоторое время, многим, особенно иногородним студенткам, удаётся маскировать природный запах искусственными ароматами дезодорантов, туалетной воды, духами (у кого позволяют средства). Не только в запахе дело. Они молоды, а значит, привлекательны уже по этому. Конечно, потом они станут женщинами, тётками, бабками, старыми и никому не нужными кошелками. А пока на них все обращают внимание, воротят шеи. Исключительно все. Начиная от сопливых и прыщавых сверстников и заканчивая вполне солидными дяденьками (даже дедушками). На колёсах ты или пешком - значения не имеет. Каждый имеет шанс. Осень, а затем затяжная и холодная зима - заставили всех изрядно проголодаться и обращающих внимание, и тех, кому оно адресовано…

Приближающееся начало новой жизни чувствовалось в окрасившихся, в неуловимый зеленоватый оттенок, прошлогодних веточках, по которым уже побежал живительный сок, даже в строительных лесах окружавших местную церковь. И они, эти леса, пустили свои первые и робкие ростки с набрякшими почками. Церковь была на ремонте. Уже давно…

Бог временно был выселен из своего дома. Его место заняли вечно пьяные и прокуренные каменщики, штукатуры, маляры-алфрейщики. Они матерились нещадно, пили всё, включая водку, и иногда работали. Ещё немного и ремонт грозил превратиться в знакомый некоторым долгострой социалистической поры…

Оставшись без определённого места жительства, Бог уныло скитался по округе. Он надеялся, что это не затянется надолго, что всё временно и всё проходит. Ему предлагали потерпеть. Вначале обещали открыть церковь к Рождеству, затем к Троице, снова к Рождеству. Теперь обещали к Пасхе…

И ему приходилось нелегко. Среди людей. Он имел возможность испытать на себе, как нелегко живётся им - его детям. Узнать непосредственно. Разделить всю тяжесть несправедливости и лишений, унижений и оскорблений. Хождение по земле - требовало особой бдительности. Если осенью, поскользнувшись, можно было запросто сломать руку или ногу (не надо хвататься за сердце, почему сразу открытый перелом, можно отделаться и простым, закрытым) - то теперь к перелому норовила добавиться и основательное испорченная одежда (включая и нижнее бельё), так как, поскользнувшись, любой, включая и самого Отца, мог угодить в грязную лужу под одобрительный хохот - весело, по-весеннему, настроенных прохожих. На улицах, Богу приходилось быть предельно осторожным.

Более всего, его угнетало, что никто не верит в то, что он и есть тот, к кому приходили со своими проблемами, надеждами, просьбами все эти люди до позапрошлого года. Несколько раз его забирали в различные отделения милиции. Те, кого он пытался наставить на путь праведный - были дерзки, прямолинейны, совсем без тормозов. И они дрались. С Ним. Были и синяки, и более основательные доказательства того, что он ни на секунду не прекращает заботиться о своих подопечных прямо на улицах - временно оставшись без дома. Несколько раз, получив убедительные уроки, Бог, наконец, осознал, что пока следует держаться в стороне от людей. Вне стен своего дома он был, слаб, беспомощен и как не обидно - беззащитен…

Временно он перебрался за город. Но нежиться на весеннем солнышке, бездельничать и только свидетельствовать, а не действовать - было для него невыносимо. Его влекло к месту прописки, к людям. Длительные скитания, сказались даже на его небесной внешности. Он изрядно пообтрепался, оброс длиннющей бородой, похудел, осунулся. А до Светлого Праздника Пасхи оставалось ещё тридцать четыре дня, двенадцать часов, восемь минут, пятьдесят шесть секунд…

2004 год

Степан Ублюдков писатель-прозаик, философ, отьявленный негодяй