Я привязал веревки, я обмазал их жидким мылом, я поставил табуреты. В доме было сыро, на улице шел дождь и сквозь щели в стене дул сырой холодный ветер. По жестяной крыше стучали ветви деревьев. От этих стуков становилось страшно. Невыносимо страшно. Изредка била молния и где-то рядом, будто гигантский поезд, раскатывался гром. Сидящие в углу люди дрожали. Мне нравилось в процессе подготовки бросать на них взгляд и впитывать в себя их страх. Это приводило меня в чувство близкое к оргазму. Я чувствовал всю красоту данного момента. Страх мотающейся перед глазами петли, блики на стенах, молния, гром, дождь. Было красиво и символично. Казалось, что сама природа чувствовала то, что я собирался сделать.

В моем распоряжении было трое женщин. Они были куплены мной за деньги. Одной из них нечем было оплатить серьезную дорогую операцию своей дочке, которая к тому моменту уже находилась чуть ли не присмерти, и только эти деньги могли ее спасти, а двум другим, являющимися сестрами не на что было похоронить свою мать, которой те обещали, стоя у кровати и сжимая ее холодные руки, похоронить богато и со всеми почестями. Всем троим я предложил совсем небольшую сумму, на что они согласились. Но куда им было деваться? Ведь кроме меня за их жизни больше никто бы ничего не дал, ни рубля. А так хоть умрут за деньги. Одна спасет свою дочь, другие похоронят мать. Интересно думали ли они тогда о загробном мире? Была ли у них тогда надежда на новую жизнь. Ведь если не было, это насколько же надо разочароваться жизнью, чтобы на такое согласиться. Никакая любовь не способна привести к этому. Ни к дочке, Ни к матери. У них была либо безумная надежда, либо тяжелое разочарование. Но не мне их судить. Они осудили себя сами. Я же только палач, приводящий приговор в исполнение. А посему продолжим.

-Кто первый? - нарушив молчание, спросил я у женщин. Они выглядели так, как будто только что здесь оказались, как будто только что по воли судьбы их перенесло из теплой мягкой кровати в этот богом забытый сарай. Казалось, будто они перестали что-либо понимать вообще. Я не удивился, если бы одна из них сейчас встала и, оглядываясь по сторонам, спросила бы меня, где это она, куда это она попала. Но этого не произошло. Никто не встал и не спросил. Они все прекрасно понимали, где они и зачем.

-Ладно, для глухих повторю. Кто первый? - еще раз уже настойчивее спросил я. В ответ молчание и стук сердец, прорывающиеся сквозь звуки ветра и дождя.

-Молчите? Тогда кинем жребий.

Я достал из кармана коробок спичек вынул из него три штуки, одну сломал, зажал все три в руке и попросил первую из женщин тянуть. Дрожащими белыми холодными руками она вытянула длинную. После чего громко выдохнула из легких воздух, и на лице ее появилась улыбка, не задержавшаяся правда на долго, лишь одно мгновение и исчезла так же неожиданно и молниеносно, как и появилась. Опустив глаза, женщина уставилась в пол.

Я попросил тянуть вторую. Она со страха от меня отдалилась, я подошел к ней ближе и сунул спички прямо к её лицу. Она замотала головой, тихо почти шепотом повторяя "не надо". Я стоял и смотрел на неё, я чувствовал её страх. С её дыханием он передавался мне, оседая в моих легких и всасываясь в мою кровь.

-Ну же…

Нервы женщины не выдержали, она вскочила, побежала к двери и начала в нее почти в безумстве стучать. Душераздирающие крики заполнили комнату. Она билась словно птица в окно, разбивая свое хрупкое крошечное тело об холодное стекло. Совсем скоро она, упав на пол, перестала кричать, умолкла, и лишь тихий ее плач долетал до моих ушей. Я попросил тянуть спичку третью. Холодно, безмолвно, словно герой-коммунист она вытянула длинную. Женщина у двери, громко вскрикнув, потеряла сознание.

Я поднес к её лицу нашатырный спирт и пригрозил, что если она не успокоится и не встанет на табурет, то я расторгну договор, ее дочь умрет, так и не дождавшись нужной ей операции. Она встала, шатаясь, несколько раз по дороге останавливаясь, подошла к табурету и молча на него залезла. Я накинул ей на шею петлю. Она взглянула на меня, и в ее взгляде я увидел испепеляющую меня ненависть. Уж если существует загробный мир и если он может на нас влиять, то я долго не проживу. Безусловно, она мне отомстит. Спасителю её дочки. Я выбил из-под ее ног табурет, и она, извиваясь всем телом и пуская слюни, повисла в воздухе. Вскоре она замерла, и её тело потеряло жизнь.

Пока все это происходило, пока я был занят приведением в действие приговора, еще одна женщина потеряла сознание, упав на пол и разбив себе голову. Стекающая кровь образовала лужу, в которой утонули ее волосы. Я принял решение прекратить жребий. Надо было скорее вешать истекающую кровью женщину, пока она еще не умерла. Иначе я расторгнул бы договор. Я поднес к ней нашатырный спирт, но она не проснулась.

-Твоя сестра не хочет вставать, ты должна мне помочь ее повесить, пока она еще жива. Иначе ваша мать будет захоронена в морге, в общей могиле с бомжами и пьяницами. Хватай её под руку, и понесли.

Она послушалась. Мы войлоком дотащили её до табурета, а потом с большим трудом смогли её на него поставить и накинуть петлю. Отпустив ее тело, я выбил табурет ногой. Она повисла. Шейные позвонки ее хрустнули, и голова у нее повисла. Из раны по-прежнему текла кровь, стекая по телу и капая на пол. Её запах заполнил собой комнату. Я посмотрел на оставшуюся. Она сразу же все поняла, в моем взгляде она увидела, что и для неё пощады не будет. Но, дорогие читали, о какой пощаде можно здесь говорить? Ведь мы же заключили договор. Они сами на все согласились. Не думали же они, что я им за просто так отстегну столько денег.

Она подошла к табурету, встала на него, накинула петлю, и сама же выбила табурет у себя из-под ног. Бесшумно - без каких-либо криков и без хруста позвонков она повисла в пространстве, оставив свое тело ненасытной природе, улетев куда-то очень далеко. Сделала она все это хладнокровно, не вмешивая в происходящее своих чувств. И уже когда ее тело обмякло, когда я увидел ее бесстрашие, я понял, я решил, я согласился, что эту женщину все-таки надо было оставить в живых. Такие люди нужны стране, нужны миру и нужны этой реальности, поскольку именно на них строится все человеческое и общественное. На героях способных так просто ради кого-то или чего-то отдать свою жизнь.

Нет, проявления чувствам. Нет, вытекающим из глаз слезам. Нет, любви. Нет, сердцу. Только голова, только холодный расчет и способность к жертвенности способны построить цивилизацию, построить Вавилон. Именно так закаляется сталь. Именно таким должен быть отбор. Тех, кто не боится смерти, тех, кто, молча готов умереть за идею, за систему надо оставлять в живых, надо научиться их клонировать. Они должны быть повсеместны и вездесущи. Колючая проволока, подобные тексты, воспитывающие поколение, бетон, телевизор, кастет, резиновая дубинка и, конечно же, самопожертвование просто необходимы нашему разваливающемуся обществу, утонувшему в волнах психоделии и разврата. Иначе никогда не дождемся благополучного завтра.

2004г. Сергей Трехглазый.