Хуле, я уже обращался к данной теме - про фкладышы песал. Но тема эта беспесды неисчерпаемая, посему продолжаю хуярить.
Данный креатифф будет про майо децтво, про Павлика (таво самава, с каторым мы гнома-матершынника вызывали), ну и про то, что представляло для нас цэнность в те времена.
Кагда фсе дети ходили в садик, ели там кислые щщи, играли в разйобанные игрушки и паказывали друг другу письки, мы с Павликом, как два ренегада, нах, бродили по дворам в поисках фсякай любапытнай хуйни.
Павликавским радителям было глубако похуй где их сына - в садике или во дворе. У меня - другая хуйня. Большэ фсево в децтве я не любил спать днем. Придя в первый раз в садик, и увидев, что там есть тихий час, я тут жэ бодро заявил: "Я после абеда спать не буду! Ебитесь в рот!" "Будешь", - ласкава ответила добрая васпитательница и, отвесив мне харошэва пенделя, заарала: "А ну-ка быстро спать! Будешь мне тут ищщо режым нарушать, нах!" Хуле делать. Я с презрением на ебале улегся в койку и принялся варочацца и зырить по старанам. То што я увидел меня ахуеть как фпечатлило и аставило маральную травму в маей душэ на фсю жызнь, бля - на саседней кравати оччень толстая девачка абгрызала себе нохти на нагах.
Кароче на прагулке после тихава часа мне ничиво не аставалась сделать, как съебнуть домой.
Дома я есстесна выхватил люлей по полнай, а в садике на следующий день палучил строгий фчит от фсево персонала (дажэ павариха чо-то вякнуть успела, бля). Но это не астанавило меня ат пафторнава пабега. На третий день за мной вели наблюдение я ебу. Две васпитательницы ни на сикунду ни атхадили ат миня. Канвой, нах. И хуй бы я убежал, если бы не та толстая девачка с абгрызанными нахтями. Дело в том, што она хуйнула с горки и разбила сибе фсю ебасоску.Кравищща хлещет. Девачка ревет. Да какой там в песду ревет. Рычит. Как леф, блять. Васпитательницы, ясин хуй, падарвались на выручку - вытирать слюни и сопли.
Это был паследний рас, кагда они видели миня в садике. Я был отдан на васпитание бабушке. И мы с Павликом цэлыми днями только и делали, што шарайобились в поисках приключений.
Аднажды в нашем дваре кто-то ввел моду на плитки. Маленькие такие плитки. Ими дома апсыпают. Для красаты, нах. Самыми хуйовыми щитались белые и галубые плитки, а самыми ахуенными - чорные. Мы с Павликом сабирали плитки на адин карман.
Чорные плитки были только в саседнем районе. Но нам то хуле - саседний район, так саседний район. За чорными плитками мы с Павликом и на Юпитер бы за нехуй сцать слетали, если б узнали, што там ими дома апсыпают, бля.
Картина такая: два малалетних уебана, вааружывшись атвертками, хуячат черех полгорода на дабычу чорных плитак, нах. Нашли мы нужный дом и начали кавырять. Павлик как всегда - ебало злое, как у Сталлонне, нах, изагнулся весь виде цыфры "два", бля, ручонками за атвертку схватился и пыжыцца. Кароче аткавырял он эту плитку и мне сразу паказывает, типа: "Зырь, какой я невъебенный кавыряльщик плитак, бля!"
В итоге набрали мы полную павликовскую кофту этих плитак и попиздовали домой. А дома мы были ниибацца каралями. Карали чорных плитак, нах.
Но наш триумф прадалжался нихуя недолга. Через неделю какой-то завистливый еблан поменял моду. Ниибическую папулярность приабрели ушки (металлические пугавицы с униформы ваенных, летчикоф, марякоф и т.д.).
Я сразу атыскал дома бальшую металличискую пугавицу со звездачкай и пошел во двор повыебывацца перед Павликом. Повыебывацца перед Павликом мне не удалось, так как он сам предаставил мне полный камплект пугавиц с формы железнодорожника. Железнодорожные ушки ценились адна к трем по атнашению к абычным - мусарским и ваенным.
Нашу первую каллекцыю мы с Павликом успешно просрали пацанам из саседнева двара (на ушки, как и на плитки играли, кидая их в "кател" - ямку в земле).
Павлик расстроился я ебу как и падилился со мной, што ушки он срезал с дедовского кителя. Павликавский дед в прошлом был железнодорожником, а потом ушол на пенсию и начал хуярить вотку по-чорному. А своим кителем он выебывался перед другими дедунами - своими карифанами.
Я бля чо-то там падбадрил Павлика, типа: "Да он и не заметит нихуя. Не ссы." и пошол домой. Павлик тожэ тоже домой пошол - получать песдюлей от разъяренного деда-железнодорожника.
Я, кстати, тоже подумывал с пенжака сваево дяди пугавицы паатрезать. Он у меня копетан карабля. Но павликовский пример стоял перед глазами, и я все жэ не решылся.
Лето прашло. Прашла мода на ушки. Осень отшуршала золотистыми мудями, и наступила зима. Мы с Павликом начали сабирать флакончики из-под адикалона. Как щас помню: мароз, снег везде, какой-то маргинал пытаецца сагрецца "Тройным", и тут, хуяк, к нему два Филиппка таких подруливают фсе закутанные и гаварят: "Дяденька, дайте флакончик. Мы их копим." И добрый дяденька допивал парфюм и отдавал нам прозрачную бутылочку. Вот, сцука, времена были. А щас чо дети делают? В комп рубяцца, да на трансформеров дрочат. А ищщо нас потерянным пакалением фсе называют.