-Эй, носорог, ты чё там притих? Умер что ли?
-Да кончай с ним копаться, дай я ему ещё раз врежу… Вот падла, штанину
испачкал, ссука…
-А что это у нас тут такое? Смотрите, пацаны… Тьфу, блядь, сотня всего. Слышь,
ты чё такой бедный? Не, ну точно носорог…
-Гы-ы-ы, смотрите, у него ещё и паспорт есть! Прикинь, чувак! А вот мы щас и
посмотрим, кто это тут у нас…
"Да что вы ко мне привязались! Нет у меня больше денег! Уроды…Скоты… И
зачем нос разбили? Больно ведь...фашисты, ненавижу! И куртка теперь грязная вся.
Как теперь домой идти? Если ещё эти отпустят… Отпустите меня, пожалуйста, ну
что я вам сделал?! А деньги.… Откуда у меня деньги, я в училище учусь, а мама
моя кондуктором работает. Самим на жизнь не хватает…Мама, забери меня отсюда…
Помогите, хоть кто ни будь…"
Павлик, всхлипывая, лежал на грязном тротуаре, избитый, и вытирал
окровавленный нос рукавом старой джинсовой куртки. Ему было страшно. Болел нос,
болела рука, и лица склонившихся над ним трёх пьяных мордоворотов тоже не
обещали ничего хорошего.
- Отпустите меня, пожалуйста, ну что я вам сделал?! Нет у меня денег, честно…
-Ха, Серый, прикинь, оно что-то сказало!
-Ты заткнись там, как там его.… Дай сюда ксиву, щас мы к нему по имени-отчеству
обращаться будем. Так… Раднаев Павел Александрович… Ты, что ж сука, чеченский
террорист штоли? Пацаны, прикинь, у нас тут чеченский боевик завелся, Павликом
зовут.
-А мы ему щас и устроим контр террористическую операцию… о как! Ути-пути, иди ко
мне мой маленький…
- Нееееееет! Не бейте меня, ну, пожалуйста, не надо!!! Мамаааааа!
" Суки, твари.… Как же так? Как же так получилось?! Не надо было вообще
ходить на этот проклятый день рождения! Говорила же мама.…А Сашка всё звал,
уговаривал.…Приходи, говорит, посидим. И ещё, гад, сказал, что Света придёт. Что,
мол, в этот раз не теряйся, до дому её проводи и всё такое…Она хорошая, Света.
А я, дурак….И ведь знал же, что живёт она на Химзаводе, в самом грёбаном
районе, и плёлся всё равно! Дурак.… Давно бы уже дома был. А эти, сволочи…и как
я их не заметил, навалились втроем… пожалуйста, не бейте меня больше, мне ещё
надо домой, к маме…мама, мамочка…Аааааааа!!!"
Павлик рванулся, что было сил, оттолкнул первого, пнул в пах второго и
побежал по направлению к трамвайным путям. Там, думал он, ещё могли быть люди.
-Ах ты, сука! Он меня ударил! Держи его!
-Стой! Стой, падла, догоним хуже будет!!!
" Хрен вам, хрен вам…ублюдки…ещё посмотрим, кто кого…я иду
домой…мама, я иду к тебе! Я бегуууу…"
Он бежал, перепрыгивая через бордюры и канализационные люки, слыша
за собой топот и крики преследователей. Хоть те были изрядно пьяны, но
увлечённые погоней разгорячились, и немного протрезвели, и теперь неслись как
стая волков за раненым оленем. Павлик не хотел становиться их добычей, поэтому
бежал со всех сил, стараясь не споткнуться обо что ни будь в темноте.
"Только бы не упасть… только бы не упасть... блин, не видно
ничего, а время еще и двенадцати нет…и фонари как всегда не работают… Проклятая
страна…. Эй, люди, ну где же вы…только бы не упасть, не споткнуться…только
бы…только…то…ль…ко... Что… это, там впереди? Это…это же… трамвай! Ура!!!…надо
добежать…надо…только бы не упасть…"
На конечной остановке стоял трамвай, красный с жёлтой полосой.
Водитель, угрюмый мужик лет пятидесяти, курил и изучал график движения.
- Ну что, Петровна, поехали в парк, кончилась наша смена. - Крикнул он через
открытую дверь водительской кабины в салон. - Эх, не люблю я эти конечные… аж
мороз по коже. И как тут люди живут?
-Да кто тут живёт? Наркоманы одни да алкоголики, пропади они
пропадом! - Отозвалась ему из салона Петровна, кондуктор, крупная немолодая
женщина внешностью слегка напоминающая японского борца сумо. Поехали, чего
стоишь, мало ли кто тут шастает, а у меня еще выручка не сдана! Сказала она и,
посмотрев через треснувшее оконное стекло в темноту, зябко поёжилась.
"Вот ведь работёнка, не приведи господи…. Так вот ездишь, ездишь,
людскую грубость да хамство разное выслушиваешь, да по темноте домой
возвращаешься, а вдруг убийцы какие или насильники нападут? И ведь бросить бы
давно, уж как никак второй год на пенсии, и хондроз этот проклятый…. Одна бы я,
конечно, прожила, хоть и маленькая пенсия, а всё ж таки…. Опять же и огородик
свой есть…. Да вот сына надо в люди вывести. Из-за него и пошла на работу эту
долбаную. Ничего, вот поработаю ещё годика три, накопим деньжат, а там глядишь -
и в институт Павлушу своего устрою. Он у меня хороший, помогает мне. И учится
хорошо…. Вон, у Верки, старший пришёл с армии и не работает и девок водит
разных, шалав.…А у Аньки, так вообще и пьет и курит и с бандой говорят,
связался….Нет, мой Павлуша не такой, он надежда моя… опора. А это ещё что
такое?"
Павлик добежал до стоящего трамвая и забарабанил в закрытые двери.
-Откройте!…Пустите! - Закричал он срывающимся голосом. Дыхания не хватало, и
крик получился сдавленным и прерывистым. В отчаянии он царапал ногтями холодную
дверь, слёзы текли по щекам и тут он почувствовал, как его схватили за куртку
и стали грубо оттаскивать от двери. Он вырывался, колотил кулаками в дверь,
пинался и пытался что-то кричать, но сил уже не было и из горла вырывался непонятный, отдаленно
напоминающий собачий, визг. Его оттащили от двери, повалили на землю и стали
бить, бить сильно и жестоко, но он уже не чувствовал боли, и обхватив руками
разбитую голову лишь вздрагивал от очередного удара и беззвучно плакал.
-Святые угодники! - Кондуктор испуганно перекрестилась, когда в дверь
трамвая неожиданно что-то ударилось и стало ломиться внутрь, издавая
нечленораздельные крики.
Дверь тряслась, стекла дребезжали, а там, в темноте, вне трамвая происходило
что-то ужасное и кондуктор закричала тонким заячьим голосом: - Митрич, не
открывай двери! Не открывай, гони! Поехали же, старый ты пень! - И стараясь не
смотреть за окно, туда, где теперь слышна была матерная ругань, и кто-то еще
бился об дверь трамвая, она уже с напускной строгостью, через которую явственно
проглядывал холодный липкий страх прикрикнула: - Эй, вы, там, не хулиганьте, а
то сейчас милицию вызову! Расплодилось вас там, хулиганьё.…Да заводись же ты,
старый ты чёрт!
Митрич, в сердцах проклиная проклятую старую технику, проклятых
подростков и проклятое правительство, крутанул ручку реостата, и трамвай
дёрнулся и пошел, набирая ход, мерно позвякивая старым проржавевшим железом.
Петровна испуганно прижимала к себе сумку с контрольными билетами, сердце её,
измученное ишемической болезнью бешено колотилось.
" Фу ты… кажись, пронесло… так и до инфаркта не далеко. Нет, надо с
этой работой заканчивать, стара я уже такие сюрпризы получать. Вахтершей вот устроюсь
в Дом Культуры, меня Танька давно приглашала,… а без работы как, без работы
совсем нельзя. Мне же сыночка надо своего растить, в люди выводить. Он у меня не
чета этим выродкам… ишь…разгулялись на ночь глядя. Водки напьются и пойдут
собакам хвосты крутить. Павлик мой, поди, уж давно дома. Всё, больше ни на какие
дни рождения, хватит…. А то вон чего в городе творится".
С такими мыслями и ехала она, а вскоре, красный с желтой полосой трамвай,
покачиваясь, повернул за угол и растворился в темноте, унося с собой запах
горелой изоляции и смазочных материалов.
Три фигуры молча удалялись от неподвижно лежавшего на тротуаре тела. Из-за
черных облаков выглянула луна, и в лунном свете эти сгорбленные фигуры вдруг
стали похожи на волков, хищно скаливших свои залитые кровью морды.
То, что было Павликом, широко раскинув руки, лежало на мокром от крови асфальте.
Его разбитый рот, казалось, улыбался чёрному небу, луне и звёздам, которых он
больше никогда не увидит. Бродячая собака остановилась неподалёку, и
настороженно принюхавшись вдруг резко сорвалась с места и помчалась прочь от
этого мрачного места, где в воздухе витал непонятный запах чего-то злого,
чужого, и примешивался к нему хоть и знакомый и понятный, но всё так же
приводящий в ужас запах смерти…