Она смотрела на него с нежной печалью. Губы её слегка вздрагивали, казалось, что она пытается что-то сказать, но букет чувств которые она испытывала, не могли позволить ей этого. Правой рукой она залезла ему в ноздрю и пыталась достать до мозга. Его глаза недоумевая таращились в вышину, а рот образовал ровный кружок и испускал монотонные звуки: "О, оо, ооо, оооо!". Каждый звук длился с определённое количество времени. Определённой длинны были и паузы между звуками. Самый короткий звук "О!" длился ровно одну секунду, и увеличивался с каждым разом на 0,2 секунды. Самый длинный звучал четыре секунды. Паузы имели такую же длину, но с каждым разом сокрашались на 0,2 секунды. Во время пауз он забавно моргал глазами, иногда левым, иногда правым, а иногда и всеми двумя глазами сразу. Палец пробирался в глубь ноздри медленно, но уверенно, ведь перед этим был заботливо смазан мазью Вишневского.
Когда он произнёс самый протяжный из всех звук, у неё из глаз брызнули слёзы и она зарыдала, едва пытаясь себя сдержать. Левой рукой, с опрятно наманикюреным указательным пальцем, она коснулась его груди и медленно проведя до уровня почек, принялась методично расковыривать небольшую родинку в виде маленького овальчика. При этом она продолжала всхлипывать и проливать слёзы. Они струились у неё по щекам, но она не смела их утереть и даже мысли об этом не могла себе позволить. В тот момент его звуки "О!" сменились на более громкие "А!", но продолжали соблюдать свою продолжительность.
Он хотел бы бросить всё, оттолкнуть её в сторону, и бежать. Бежать прочь, на ходу пытаясь забыть о ней, и обо всём что могло их связывать, но это было невозможно. Ноги и тазобедренный сустав у них были общие.

На утро я как всегда пришёл на работу слегка опоздав. Под дверью моего кабинета лежала записка. Я узнал подчерк нашей новенькой… кажется Зинаиды. В записке было сказано: "Срочно выкидывай всё в унитаз! Эта песда всё узнала!" Я не сразу врубился, чего хотела от меня эта новенькая дурочка. Как всегда не спеша разделся, сел в своё кресло, налил чая и открыл свою заветную тумбочку. В самой ёё глубине находилась коробка из под конфет "Асорти", которую мне подарили на новый год, а в ней неплохие шишки. Надо было спешно дунуть, ведь скоро могла придти эта новенькая и пришлось бы её накуривать тоже. А по обкурке она совершенно не могла себя вести и даже немного раздражала. Не успел я заколотить трубку, как зазвонил телефон. Меня срочно требовала к себе главврач. Я решил отложить раскурку на потом, запер тумбочку и пошёл к ней в кабинет. По дороге меня встречали коллеги оживлённо рассказывая о том, что сиамские близнецы Иван и Мария впали в кому и сейчас находятся на искусственном жизнеобеспечении.
- Тимофей Иванович, вы наверное уже слышали, что произошло? - спросила наша глав врачиха Клатильда Леопольдовна, как только я вошёл в её кабинет.
- Не совсем понимаю, о чём вы говорите, но вроде что то произошло с сиамскими блезнецами. - ответил я.
- Не делайте из меня дуру, вчера вы дежурили с ними, а сегодня они находятся в глубокой коме! - едва не срываясь на крик выпалила Клатильда Леопольдовна, - Вы прекрасно понимаете, что для нас значат эти блезнецы! Мэр города платит немаленькие деньги, чтобы мы их содержали, а что будет, если завтра они умрут? Я на себя ответственность не возьму! Вы пойдёте по миру, и ни одна клиника вас к себе не возьмёт, будете работать грузчиком на овощной базе.
Я хотел было сказать, что от молочного экстракта конопли ещё никто не умирал, но мне показалось, что наверняка у Клатильды Леопольдовны могут быть свои мысли на этот счёт. Я кое-как отделался невнятными фразами, типа: "Всё будет нормально! Незачем беспокоиться!"
А в это время в клинике действительно был какой то переполох, с минуты на минуту Клатильда должна была получить анализы сиамских блезницов. Интересно, а она знает что такое ЛСД? Кажется одному из блезницов я дал немножко, ведь жалко было, что молока попил только один из них. Похоже от коробки из под конфет действительно надо было как-то избавляться. Я быстро пошёл в свой кабинет и открыв тумбочку, достал коробку с шишками. "Тяжёленькая даже!" - ласково подумал я и убрал её за пазуху. И как раз вовремя. В дверь ворвалась ошалевшая красная Зинаида и Яков Серафимович. Яков Серафимович был замом у Клатильды Леопольдовны, противный мужик, старый жид и закоренелый салдафон.
- Здраствуйте, Тимофей Иванович! Я бы попросил вас покинуть кабинет, мне поручено произвести у вас проверку! - сказал этот пёс. Зина стояла у него за спиной с виноватым лицом. "Неужели проболталась, сука!?" - подумал я, но теперь мне надо было побыстрее выйти куда ни будь в укромное место. Я не стал спрашивать в чём дело, а попросту сунул себе в рот сигарету и с видом гордого презрения вышел. Первое что пришло в голову, был сортир, но по дороге к нему я резко передумал и направился в столовую для диабетиков. Сегодня дежурила Клара Захаровна. Эта пожилая кашолка нравилась мне тем, что готовила прекрасный плов и позволяла мне брать добавки, а в целом она была абсолютно безмозглая старая вешалка. Я не стал дожидаться пока она обратит на меня внимание… в общем, пока она ковырялась в раковине со своими тряпками и мисками, я скрипя сердцем, высыпал свои шишки в котёл с поганым диетическим супом и кинул кулёк сахара в чайник в компотом. А сам пошёл писать заявление об отпуске, и ебись оно всё в рот! Настроение было полностью испорчено!