Посередине палисадника, у единственного подъезда дома номер 6 по улице имени Дадана Карамболо, лежал, распятый позой "двойной нокаут", засверленный и сброшенный из окна Буратино.
Ветер разглаживал гребнем травы тисовую стружку его волос, подло вскрывая из-под задранной майки разнокалиберные запилы от болгарки - следы неудавшихся харакири. Древодермис, с сальными следами частых запоев морилкой, странными оттенками переливался в лучах солнечных софитов. Капли смолы, разбегаясь по длинному, волокнистому носу, ныряли в густую гладь растущего пятна. Брызги опилок оросили чернозёмный настил микронным слоем желтоватой пыли. Несколько отколовшихся от телесного пазла щепок доказывали соучастие в случившемся законов физики, действовавших, как показало следствие, исключительно в рамках власти, данной им неким Ньютоном.
Особым спецэффектом запомнились в представшей низкобюджетной сцене широко раскинутые, с перегибом от орлиного маха фактурные заготовки летуна, впечатавшиеся трафаретным штампом на весеннем пластилине земли.
Вот вам когда - нибуть снился летающий Буратино? Мне, до этого момента тоже нет.
Почти все жители дома смеялись, стоя на месте этого исторического памятника живописи. Умники, оценивая непосредственность размаха, забавлялись, вслух расчленяя: "Живо-пись, и замечая, - Гы-гы … живо написал".
Неизвестный хохмач, с лаконичным стёбом, окрестил место недавнего происшествия "Монтаной". Но это позже, а пока…
Бессознательно рисуя в небе штрихи сытого будущего, безмолвная стая лоснящихся дятлов циклично грифовала на контрольной высоте. Майское светило, множа струны лучей о хромированные заточки их стиснутых клювов, лоховато палило мимо глаз зевак, хаотично рикошетя то в стекло, то в камень.
Полосатый, как жизнь, колпак Буратиния старался не афишировать близкой связи с владельцем. Жеваным клубком, точно "сырок из ношеных носок", он лежал поодаль, телеграфируя признаками жизни через ленивое поигрывание бумбоном с ветром. Жёлтый, согласно артикульных данных, гольф скатался на полированной щиколотке круглым талисманом.
В двух шагах от головы, важно притворившись стреляной гильзой со статусом "козырного вещдока", остывало гнутое о деревянелую плоть сверло. На спиральных рёбрах резьбы липкой окантовкой фосфорировали, притянутые статикой дээспэшные ткани носатого пострадавшего…
В глубине души, Буратиний Карлович должен был с особой прыткостью благодарить своего фанерного Бога - на месте сверла мог запросто лежать крупнокалиберный бур от перфоратора системы Калашникова.
Таких, как Буратино, никто не любил в Богусе.