Немцы стояли под Минском. Захват города планировался уже на днях. Жители близлежащих деревень уходили в леса…

Погода была чудесная. Молодой лейтенант СС Максимилиан Бюренвульден громко зевнул, потянулся и спустил ноги с кровати. Пружинный матрас тоскливо скрипнул. Макс пошарил ногами по полу в поисках тапок, не нашел их, и только тогда вспомнил, что он в чужом доме, в чужой стране, далеко от родного Блядхенвальде, от близких и друзей, от любимых комнатных тапочек, в конце концов… Он встал, ощущая тепло дощатого пола, почесывая задницу, побрел к окну.

По двору бродили куры. Макс покачался с пятки на носок и внезапно вспомнил старую детскую считалочку:
- Айн-цвайн, полицай… Драй-фир…
Почему-то считалка невероятно развеселила Макса. Он щелкнул пультом дистанционного управления музыкального центра. Из колонок понеслось знакомое:
- Links…links…links 2,3,4…
Вдруг в колонках что-то щелкнуло, булькнуло, и музыка стихла. "Партизаны", - подумал Макс. Партизаны пакостили всегда, когда только можно было пакостить. И вроде бы мелочи, но ужасно раздражает. Макс позеленел от одной только мысли о том, что эти твари сидят сейчас где-нибудь в кустах, и злорадно потирают руки.

День был безнадежно похерен.

В дверь робко постучали. Макс открыл. На пороге стояла молодая девушка, дочь хозяйки дома, с кувшином свежего молока в руках. "Хорошенькая, - подумал Макс. И тут же более практичная мысль пришла ему в голову: - Неплохо бы ее трахнуть…". Девушка смущенно кашлянула. Он отогнал блудливые мысли, взял кувшин из ее рук, и подумал, что надо почаще вспоминать свою невесту… авось поможет устоять от соблазнов. Однако пока это средство как-то не действовало. От соблазнов Макс устоять не мог. По женской части он был большой ходок. Женщин он любил больше немецкого пива, и даже больше чудного белорусского напитка с удивительным названием "сивуха". Рецепт сивухи Макс собирался увезти с собой в Германию. Если, конечно, он вернется в Германию. Последнее время он все чаще задумывался о том, что будет, если его убьют тут, в глухой белорусской деревушке Малая Запердяевка. Да ничего, скорее всего… выйдет за другого невеста… а она тоже блядень еще та! Разве что будут вспоминать друзья за кружкой пива, а друзья, согласитесь - это уже немало. Макс вздохнул и попытался отогнать от себя грустные мысли.

Однако на смену грустным опять пришли блудливые. Всех жительниц деревни он переебал уже в первый вечер своего пребывания здесь. Остались только дети, да еще и дочка хозяйки, которая, несмотря на приятную внешность, была олигофренкой, а больными Макс брезговал. Еще был симпатичный сын соседки, настолько симпатичный, что Макс однажды чуть грешка не совершил… он покраснел при воспоминании. Нет, женщины как-то надежнее. И совесть не мучает…

В деревне Макса почти любили. Плохого он не делал. Разве что забрал всех кур, да еще и велел зарезать лучшую свинью на ужин. А женщин не обижал. Скорее наоборот. Некоторые из них сами обижаться стали, что он на них мало внимания обращает. По вечерам они выходили на улицу, стояли, облокотившись на забор, наблюдали, как веселится спадар фашист и его отряд. А веселились немцы с размахом…

Макс вышел из хаты. Под порогом спал ординарец. Макс пнул его ногой. Ординарец всхрапнул, повернулся на другой бок и продолжал спать. Возмущенный таким поведением, лейтенант пнул сильнее. Ординарец всхрапнул громче, и, по-видимому, заснул еще крепче. Будить его было бесполезно.

- Шайзе! - сказал Макс, ни к кому конкретно не обращаясь. Скорее даже, он сказал это самому себе. Однако легче не стало. Он давно заметил, что ругань имеет поразительное свойство - не будучи направленной на кого бы то ни было, она теряет всякий вес. Выругаться просто так, в пространство - нет, ему это никогда не помогало. Наорать на ординарца - куда лучше… однако тот нагло спит и ничего не слышит.

Макс подумал, что стоит все-таки научиться ругаться просто так, в никуда. Так делают славяне. Например, он никогда не мог подумать, что может материться женщина, мать семейства, стирая или готовя обед. От немецких фрау он никогда такого не слышал. В Беларуси это было в порядке вещей. Здесь женщина никогда не позволила бы себе выразиться в присутствии детей, но наедине с собой… То же самое и мужчины. Матерились просто так, чтобы себя развлечь. С таким чувством пожилые интеллигентные немцы тихонечко напевают.

Размышляя, он присел на лавку. Прислонился к теплой стене дома. На солнце его разморило, и, кажется, он сам опять начал засыпать. Просыпайся, сказал сам себе. Открыл глаза. Поискал взглядом кого-нибудь из солдат, или хотя бы смазливую олигофренку, не нашел, тяжело вздохнул и поднялся на ноги.

Солнце уже стояло высоко. Было около полудня. Макс толкнул плечом дверь сарая, и тут же отшатнулся. Из темных сарайных недр на свободу вырвался ни с чем не сравнимый запах пота, грязных ног и вчерашнего спиртного. Как это не парадоксально, Макс временами склонялся на сторону интернационализма. Ну не могут быть принципиально разными люди, от которых одинаково пахнет с утра. Перегар - он и в Германии перегар, и в Беларуси.

Макс поднял с пола пустую бутылку, брезгливо понюхал горлышко. Сивуха. Хотя что здесь еще можно пить… Он наклонился и растолкал спящего возле двери Павлушку. Павлушка был из местных, полицай, но Максу в нем нравилась некоторая принципиальность. Кроме того, у них вообще было много общего. Несмотря на то, что Павлушка был чуть младше, в нем уже чувствовалась деловая хватка. Еще он развлекал лейтенанта игрой в "Кто больше выпьет". Частенько любил надрать конопли на колхозных полях, и тогда они всю ночь сидели на заднем дворе, курили это чудо природы и вели долгие разговоры. Во мнениях чаще сходились, иногда спорили, что тоже было приятно и весело. Еще Павлушка тоже был большой ходок по бабской части. Что порой подтверждало Максовы интернационалистские идеи. Сперва он пытался гнать от себя такие мысли, убеждая себя в собственной преданности фюреру, но потом перестал… В общем, Павлуша был парнишка весьма резвый. Хата его стояла на самом краю деревни. В сарае он прятал двух чудесных коров. Остается загадкой, как они к нему попали, но факт есть факт - обе животины питались исключительно коноплей, и, как следствие, давали конопляное молоко.

До войны Павлушка ничем не занимался. По крайней мере, так думали жители деревни. Хозяйства у него не было вовсе, в хате - лавка да компьютер, еду он покупал у соседей. В огороде запустение, сплошная конопля, заросли такие, что можно целый полк спрятать - никто и не заметит. Селяне считали Павлушку странным типом, предпочитали с ним дела не иметь, и детей своих предостерегали близко к его хате подходить. Да дети и сами боялись ходить к непонятному дому. По ночам там горел свет, и в окне металась фигура хозяина. Окончательно отпугнули детей раздавшиеся однажды среди ночи крики: Виндоуз маст дай! Виндоуз маст дай! С тех пор Павлушка слыл полуколдуном-полусумасшедшим, который впридачу ко всему читает ночами заклинания на непонятном языке.

- Люди боятся всего, чего не могут понять, - объяснял он Максу, сидя как-то на заднем дворе. - Они не удивились, когда я к немцам ушел. Как будто так и надо. А я между прочим… - он отхлебнул из бутылки самогона, и перешел на шепот: - я, между, прочим, Родину люблю. И вот что я думаю, Макс. Спасать нас надо, весь этот мир надо спасать к чертовой матери…

Он встал, и помог подняться лейтенанту. Потом привел его в свой сарай, где задумчиво светились две пары карих коровьих глаз.
- Вот они, родные, - приговаривал он, гладя коров по спинам, - вот, дорогие мои. Буренушки мои ненаглядные…
Он похлопал рыжую телку по шее.
- Это Катюха, - потом погладил черную: - А это Ксюха.
Максу стало дурно. Он подумал, что не зря Павлушку считают в деревне ТОГО, и не в смысле, что ЭТОГО, а именно ТОГО. Вот. Дожились. Коров он человеческими именами называет, и думает, что они ему помогут спасти мир. Макс сел на охапку соломы. Белочка. Горячечка, - решил он. Приехали. Выгружаем…

Но уже через несколько часов он понял, что Павлушка вовсе не ТОГО. Сидя на соломе, попивая волшебное молочко, Макс и Павлушка разрабатывали концепцию Конопляного Мира, которую телепатически подсказали им коровы. Для исполнения их планов нужно было всего лишь одурманить людей, а потом построить Великий Кальян, и наступит всеобщая нирвана, и в хатах будет не только газ и водопровод, но и небольшой кран, из которого будет идти конопляный дух… И наступит тогда всеобщий мир, дружба и жвачка. Правда, поначалу один только Павлушка выдвигал интернационалистские идеи, а Макс отнесся к ним настороженно. Но со временем, как и было уже сказано, антифашистские мысли все чаще стали посещать его.