Они никого не оставляли в живых. Удовлетворив свою похоть, Евгений Львович, как правило, предоставлял возможность позабавиться Павлу, который в процессе брутального изнасилования непременно душил жертву или же досмерти забивал её ногами. Тела несчастных не закапывались и не сжигались - лесополоса, тянувшаяся от города на десятки километров, надёжно хранила изувеченные тела малолетних мучениц.

Вот и на этот раз Евгений Львович не стал нарушать традиционный маршрут. Приказав Павлу ехать за город, он уже предвкушал предстоящее развлечение, лихорадочно шаря обеими руками одновременно запазухой и между ног бесчувственной Кати. Нежная матовость кожи, трогательная припухлость губ и длинные ресницы закрытых глаз сводили его с ума. Утробно взвыв, Евгений Львович яростно вцепился зубами в нижнюю губу девочки, немедленно ощутив во рту сладкий привкус молодой крови. От боли Катя пришла в себя. Она слабо закричала, одновременно пытаясь оттолкнуть навалившегося на неё насильника, но Евгений Львович ещё сильнее закусил девичью губу и, высунув левую руку из-под распахнутой синей курточки, крепко схватил Катю за волосы. "Ну тихо, тихо… Успокойся милая - ласково прошептал Евгений Львович - Ты ведь уже почти взрослая, правда? Не бойся, тебе будет хорошо со мной..." Катя смотрела на него огромными, полными ужаса и слёз глазами. "Нет, пожалуйста, не надо! Не делайте этого! - неожиданно громко закричала она. - Отпустите! Не надо…" "Заткнись, сука!" - яростно взревел Каминский и свободной рукой несколько раз сильно ударил Катю по лицу. Нечастный ребёнок горько, обречённо заплакал.

"- Евгений Львович! - раздался голос Павла - здесь остановиться или дальше поедем?" Каминский поднял голову и посмотрел в окно. Они ехали по грунтовой дороге, уходившей от грязных окраин города далеко в холмы. По обочинам тянулись густые заросли шиповника, изредка перемежаясь редкими вкраплениями тальника. Новенький серебристый Мерседес как раз подъезжал к тому месту, где грунтовку пересекала едва заметная тропа, змеёй исчезавшая в высоких сухих зарослях прошлогоднего ковыля. Левее раскинулось широкое поле, служившее пастбищем местного совхоза, справа тянулась унылая поросль пока ещё редких лесонасаждений. "Вези к сараю"- распорядился Евгений Львович. Павел согласно кивнул и стал выворачивать налево.

Преодолев все буераки и рытвины на пути к коровнику, Павел выбрался из машины и поспешил на помощь к Евгению Львовичу, безуспешно пытавшемуся вытащить сопротивляющуюся Катю из салона. Вдвоём, периодически нанося девочке жестокие удары по голове и в живот, банкир и его личный водитель извлекли несчастную из машины и Павел, одной рукой крепко зажав Кате рот, а другой крепко прижав руки к туловищу, не без труда затащил бешено сопротивляющегося подростка внутрь коровника.

"Вот котяра, сука! - со злостью произнёс Павел, потирая укушенную ладонь, и наотмаш ударил девочку по лицу. Катя, всхлипывая, упала на земляной пол коровника. "- Ну хватит! - прикрикнул на него Каминский - давай-ка, свяжи её." Павел тотчас же выдернул из брюк ремень, схватил Катю за руки и крепко перетянул за спиной запястья, после чего, обернувшись, вопросительно посмотрел на шефа. "Я ей один займусь. А ты выезжай на дорогу и смотри в оба." - Евгений Львович снял пальто и протянул Павлу. Он зачарованно разглядывал беспомощную Катю, которая, жалобно поскуливая, тщетно пыталась подняться на ноги. Одна нога её была обута в ботиночек, вторая в чулке - видимо, обувь слетела с ноги, когда Павел затаскивал Катю внутрь и эта трогательная деталь заставила Евгения Львовича возбудиться ещё сильнее. "Ну что, милая, давай знакомиться" - ласково произнёс он, расстёгивая ширинку. Каминский аккуратно извлёк наружу крупный эрегированный член и в очередной раз ощутил знакомую гордость за свой детородный орган. В течение последних трёх лет господин Каминский тщательно следовал всевозможным программам увеличения данной части организма, в результате чего его длина возросла с 17-ти до 24-х с половиной сантиметров, существенно увеличившись в объёме. "Гусар" - уважительно (но, впрочем, без особого энтузиазма) называла член Евгения Львовича любовница Ирина, жена обзывала Каминского извращенцем, а сам Евгений Львович горделиво посмеивался и души в своём мутанте не чаял.

Кате наконец-то удалось встать на колени, её шатало и, казалось, она сейчас вновь упадёт лицом в твёрдый спрессованный навоз. Каминский глубоко вздохнул, перевернул девочку лицом к себе и, взяв её за подбородок, негромко, но властно произнёс: "Соси!"

Отъехав от коровника и остановившись на перекрёстке, Павел развернул машину поперёк грунтовки, закурил и включил музыку. Вокруг не было ни души, из колонок неслось задорное: "А сечку жрите, мусора, сами!" и Павел глубоко, с наслаждением, втягивал в себя табачный дым, безуспешно пытался пускать колечки и рассеянно поглядывал по сторонам. Неожиданно на дороге показался грязный, бородатый бомж в дырявом фиолетовом пуховике, из многочисленных дыр которого вызывающе торчал синтепон. Отчаянно хромая, бомж упрямо катил перед собой самодельную тележку, представлявшую собой конверсионный вариант старой детской коляски - ходовая часть была оставлена без изменений, а на месте пассажирского отделения было установлено помятое оцинкованное корыто. Это был никто иной, как Фёдор Черепанов, отправившийся с утра в долгий поход к коровнику с целью украсть немного толи и других полезных в хозяйстве материалов.

Павел выбросил недокуренную сигарету, вылез из машины и решительно зашагал к непрошенному гостю. Метров с двадцати он громко крикнул: "Эй ты, сифилис ходячий! Давай, вали отсюда!" Фёдор остановился и с неприязнью взглянул на серьёзно настроенного плечистого мужика в кожаной куртке, который уже почти вплотную подошёл к его тележке. "А в чём дело? - хрипло осведомился Черепанов - "Я по своим делам иду …" "- Да ты, охуел, чучело? Сказано тебе: дёргай отсюда!" - Павел пнул тележку, но немного не рассчитал. Вместо того, чтобы откатиться назад, транспортное средство Фёдора завалилось набок, при этом корыто отвалилось и на землю высыпалось несколько пустых бутылок, собранных Черепановым но дороге. Фёдор, однако, не сделал ни малейшей попытки их поднять. Прищурив мутные слезящиеся глаза, он медленно произнёс: "Я хуй не ел, и тебе не советую. А чучело в зеркале увидишь, понял меня, чмо заебаное?" "- Ах ты сука!" - взревел Павел и нанёс Фёдору мощный хук справа. В последнюю секунду Черепанов успел одёрнуть голову и кулак Павла лишь рассёк кожу под глазом, однако Фёдор не сумел устоять на ногах и противник стал остервенело пинать его ногами, целясь преимущественно в лицо и живот и не давая Черепанову подняться.

И всё же служба в десантно-штурмовом батальоне морской пехоты не прошла для Фёдора бесследно. Неожиданно схватив занесённую для удара ногу Павла, Черепанов носком своего кирзового говнодава подсёк опорную ногу противника и когда тот, теряя равновесие стал заваливаться на спину, извернувшись навалился на него всем телом. Ударив Павла головой в переносицу и оглушив на пару секунд, Фёдор мгновенно извлёк из-за голенища остро заточенный обломок полотна от ножовки по металлу, один конец которого был обмотан изолентой, и коротко, практически без замаха, нанёс резкий удар в шею. И ещё один. И ещё. "Жри, сука!" - злобно приговаривал Черепанов при каждом ударе. Павел захрипел, задёргался и стал скрести одной рукой землю, а другой - грязный пуховик на плече Фёдора, при этом каблуки его дорогих туфель вычерчивали по мягкому грунту затейливые вензеля. Павлу хотелось крикнуть, но с первого удара лезвие задело голосовые связки и изо рта доносилось только шипение, похожее на приглушённый звук спускаемой автомобильной камеры. Постепенно он стал успокаиваться и вскоре затих.

Евгений Львович уже потерял всякое терпение, тщетно пытаясь заставить Катю взять его огромный член в рот - ни жестокие удары, которые он обрушивал на свою беспомощную жертву, ни угрозы убить её немедленно и жестоко не могли заставить девочку сделать то, что требовал от неё мучитель. Катя понимала, что живой её отсюда не выпустят и знала, что так или иначе умрёт. Ей было жаль, безумно жаль себя, но ещё больше ей было жаль свою маму. Катя очень сильно любила маму, наверное, ещё и потому, что папы у неё не было. Она не представляла себе, что будет с матерью, когда та поймёт, что дочка не задержалась в школе и не пошла в гости к подружкам, что с ней, возможно, случилось что-то страшное, что-то такое, из-за чего мама больше никогда не увидит свою дорогую Катеньку, свою Кэт - такого милого, единственного на свете дитя. Катя не представляла этого. Она ЗНАЛА, чувствовала и её сердце разрывалось от боли, тоски и отчаяния. Не за себя - за мать. Себя она уже похоронила.

Евгений Львович, яростно матерясь в очередной раз обрушил свой кулак на лицо Кати. Кровь, брызнув из разбитого носа, попала ему на рубашку. "Ну, сволота, держись!" - угрожающе прошептал он. Перевернув девочку на живот и подогнув ей ноги, Евгений Львович, кряхтя, раскорячился над беспомощным задом жертвы, который он предусмотрительно оголил ещё в машине. "Сейчас… Сейчас ты получишь, то что заслужила тварь. - дрожащим от гнева и возбуждения голосом прорычал Каминский - Давай, шлюшка, представь, что ты мальчик!"

Жуткий, полный невыразимого отчаяния и боли протяжный крик эхом заметался под высокой крышей коровника.

(Окончание следует…)