Июль 1996 года был невыносимым. Москвичам такая погода была в новинку. Дело было даже не столько в жаре, сколько в отсутствии кислорода в воздухе. В центре города раскаленный асфальт сводил с ума, так что все возмущались. За городом, повышенная влажность одуряла, и если работающие горожане еще как-то держались благодаря кондишнам и регламентированной деятельности, то опрометчиво разъехавшиеся по дачам отпускники сходили с ума тихо. Влажность была такая, что при ослепительном солнце и жаре в 35 градусов, политые огуречные грядки выделялись темными пятнами на фоне серой нечерноземной пыли до самого вечера. Политые растения не успевали понять, что их полили и быстро загибались. Деревянные избы раскалялись под металлическими крышами. Все сидели тихо, не было сил даже выбираться на купанья. Пока доберешься обратно – в глазах потемнеет. Даже дети маялись головной болью и кровью носом. Кстати как раз в это время умер Сергей Курехин – Поп-механика. Было его очень жаль. Это был первый представитель нашего поколения, не считая пьяниц и совсем уж одиозных личностей, который умер, будучи очень приличным человеком. Этот факт тоже повлиял на общее состояние. Я думаю, именно тогда что-то произошло с нашими мозгами, какое-то изменение, компромисс с совестью что ли, которые привел нас к тому, чем мы являемся сейчас. Отсчет пошел. А может, это был очередной фальстарт Эры Водолея.
Делать было нечего и невозможно. Героический поступок мужа заключался в том, что, взгромоздившись на велосипед, он доехал до ближайшего сельпо и купил несколько бутылок кислого дешевого сухого молдавского красного вина. Это вино мы разбавляли как древние греки ледяной колодезной водой и пили, пили, пили. Сначала не цепляло. Потом нахлобучивало так, что хотелось выражаться только междометиями отчаяния ой-ой-ой! Вино крышу на место не ставило, более того, напрасным было само упоминание о древних греках и уподобление себя им. Уподобление пришло внезапно и рамки приняло странные. Я ходила в каком–то бабушкином сарафане на пять размеров больше, чем нужно было для понимания того факта, что сарафан вообще-то задуман в качестве просторной и свободной одежды. Даже при бабушкиных габаритах.
И вдруг произошло нечто странное.
До этого момента мы полулежали, пребывая в состоянии стэнд бай. Ни на что не надеясь и не ожидая никаких путных мыслей в голову, на террасе на первом этаже (самом прохладном месте в этом время суток).
Супруг лениво перебирал подготовленные к сожжению (растопка костра под когда-нибудь шашлык) журналы, типа Ровесник, Америка сегодня, Я – молодой, СПИД - инфо и Наука и жизнь. Могу предположить, что именно такой комплект полиграфии самого разного качества с наукой и жизнью в конце, привел его к гипотезе следующего содержания.
Как же так? Проживши в гармоничном браке вот уже 8 лет, я так и не познал сущность женщины. Вот они на обложке – не те, что снимаются в порнухе и в сомнительных журналах, а те, что являются логотипом лучшей/худшей? (другой) половины человечества - Кроуфорд, Шиффер. (Кстати 1996 год – был к тому ж расцветом логомании). Так значит, они и являются квинтэссенцией женской сути? А в чем она заключается?
На этом вербальная часть была закончена. В чем заключается суть – осталось познать эмпирическим путем, причем очень и очень тщательно.
Пойдем - сказал муж, выводя меня из режима ожидания и поднимая за руку. Куда – вяло поинтересовалась я.
Наверх.
Там солнце.
Там кровать.
Там напротив соседское окно.
Насрать.
Пойдем. Только у меня месячные. Первый день. И у меня мало тампонов.
Насрать.
Муж сгреб в охапку журналы и мы поднялись наверх.
Наверху все было залито белесым солнцем. Белый дощатый пол. Настежь открытое окно. Развевающиеся тюлевые занавески, как парус. Одуревающий запах жасмина под окном.
Олечка – закатил глаза муж.
Первый тампон я вынула сама и тоже закатила глаза.
Было невозможно приятно.
Ну ка ну ка - говорил муж, внимательно прислушиваясь всеми органами восприятия к тому, что происходит у меня внутри. А там назревало то, что он и собирался исследовать. Когда созрело, мы долго постанывали, и я поменяла тампон на новый.
Не понял – открыл глаза муж. Все - таки не понял. И выдернул тампон за синюю веревочку.
И закатил глаза.
Я тоже закатила глаза.
Было мучительно приятно.
А вот вот вот кажется понимаю, вот так уже лучше - фокусировался муж на моих ощущениях. Вот теперь я вроде что то начинаю понимать. А да да да вот оно да да да…Да не вставляй ты новый тампон – сказал он открыв глаза, после очередного опыта.
Это продолжалось еще десять раз. Со мной такое было впервые, с ним, похоже тоже. На двенадцатый раз он сказал:
Ну наконец-то. Я вот именно сейчас только и понял, что ты есть такое.

Как мне показалось, полученное таким образом знание, он очень быстро забыл. Потому что мы спустились вниз, я вставила последний тампон, и мы опять стали пить вино и опять перешли в спящий режим.
Все. - Сказал муж ближе к вечеру. - Попрохладнело. Пошли жечь костер. Я все понял.
И сжег Кроуфорд с Шиффер.
От логомании он отделался быстро.
А вот от привычки пить в жару сухое – не очень.
На это ему понадобилось еще 5 лет.
Были ещё всякие другие случаи, но этот был самый гармоничный и какой-то …совсем уж …древнегреческий.
Это был рассказ про понимание. В нем нет абсолютно ничего неприличного. А вот если б вы почитали Аристотеля на эту же тему, вам стало бы дурно.