Жучок Федя паявился в малообразованой и мнагачисленой семье жучков-вредителей абнакнавенных. Так их называли агромныйе двуногие са страшными громкими галасами. Еще у двуногих были еще более страшные и громкие ядавитые жуки агромных размеров. Всево етово Федя не знал вначале, патамушто был гусинецей и тока и делал што жрал все што ни попадя. Потом он акуклился и ево ваще ничево не калыхало. И уже патом он вылез натуральным жучком – с усиками, крепкими надкрыльями, снабжонный нескалькими нервными узлами для натуральных рефлексов жизнидеятельнасти.
Когда он палетел в первый раз в сваей жизни, он тоже еще ничево не знал и тока шивелил усиками в надежде уловить вкусный запах еды. А жрал он много. И часто. Еды было полно, потомушто было лето и кругом в изобилии росли всякие крапивы и чертополохи, пыльныйе до серости от проезжавших мимо грамадных ванючих жуков. Но Федя очень радавался и с удовольствием летал и сосал все соки, до каких тока мог дотянутца. Однажды, сытый, он взлетел над чертополохами и закурвылкался над кокой-то серо-черной блестящей полосой. И мгнавенно был сбит проезжавшим ауди серебристово цвета.
Кагда Федя очнулся, он впервые осознал, што существует на свете. Он не мог больше летать, но внутри нево што-то сплющило, замкнуло, закоротило и задумалось. А паскольку все жуки – индивидуалисты, он стал философом-пофигистом. А рас он был Федя ис куколки, не помнящий родства, он поневоле стал негадяем-егоистом. Думал исключительно о судьбах мира, о сваей роли в нем. Изобрел чистаписание и буквы, разработал грамматику, а в качестве чернил использовал сваи естественные выделенийя чорново цвета. Ну и памаленьку стал песателем-прозаеком. И песал тока глобальныйе вещи – на опщую тему - как нам обустроить Мир. Главная мысль, што канвой прахадила по ево праизведениям была такая – штобы было больше пладародново чирнозему, нада, гаспада, больше срать. А для етово нада многа и вкусно питатца. В опщем, мозга у Феди стала – ого-го! Сила.
Но тут лето кончилось. Пожухли все чертополохи, крапива завяла, а дорожники с первыми дождями открыли новый сезон ремонта шоссейных путей. И наступила закавыка в Фединой жизни. Штоп песать, ему нада было выделять гамно, а штоп было гамно – нада было хоть што-то есть. А есть стало нечево. И вот, как всегда, неажыданно, в увядших чертополохах адуряюще заваняло свежым гудроном. И Федя понял – вот шанс наполнить чернильницу! В сплющенных нервных узлах рождалася новая глыба – филасофское ессе: роль жучков ва Вселенной.
В творческой горячке Федя бесстрашно пополс по вонючему гарячему асфальту в надежде аткалупнуть сваими жвалами кусочек гамна пабольше. Но мяхкий асфальт был там, где было пекло. И Федя падумал сваю паследнюю гениальную мысль – Орфей спускаитца в ад! А я так и не помял сваю Евридику… Лапки ево скукожывались от горячей асфальтной магмы, но он скреб и скреб обгорающими жвалами гудрон, скатывая ево в комочек. Ис паследних сил Федя покатил сваю ношу обратно, хромая на все оставшиеся лапки. Но… О, злайя судьба! Наметанный глас педантичново Васи заприметил неровность на мокро блестящем, ещо жидком асфальте. И вот каток злощастново передовика вмял тело мыслителя в черную асфальтную жижу. Прощай, Федя!
Эх, Вася, ну пачиму ты такой казел?
SeaW