самотканным саваном кутаю
своё тело. Пахнет дождём.

Лёха возвращался из Медведково, с воскресной пьянки. Сидел, или скорее полулежал, в конце вагона, втыкая глаза в рекламу мехов и типичной хренотени, которую просто так не продать. Радовала и ласкала взор, лишь паутина карты метрополитена, такая правильня и цветная. Был уже час ночи, и эти гадкие подземные жители, наверняка уже вырубили эскалатор на «Октябрьской». «Пидарасы. Бля люди домой едут, а эти суки выключают эту лестницу грёбаную.» Крепкий «Бочкарёв» неспешно поступал внутрь правильными двадцатимилилитровыми дозами и сопровождался причмокиванием. Ему было двадцать семь, жизнь не удалась. Он не стал коммерсантом, на это не хватало резвости ума, не стал бандосом, после того случая с подольскими, «да что там, какой из меня бандит... глист и есть глист». Самокритика была уместна. «Бауманский» остался шестью годами кипучей деятельности, пивом и гоготом, а потом был старый НИИ на «Салюте». Конечно проектирование лопаток для самолётов достойное занятие, но для старшего поколения. Так он думал, пытаясь попасть курсором в «CAD»овские связки чертежей на экране старого лупатого монитора со странным названием «БАСМ». Пиво друзья, друзья пиво. Женщины. Да, где же потерялись женщины? Ответ он знал. «Нет денег – нет мультиков». Старый анекдот, но очень жизненный. Когда третья подряд мамзель залепила что-то вроде: «А когда ты мне купишь колечко?», его радость от общения с полом противоположным закончилась, и начались мучения, не сильные, но грызущие изнутри. «Где бы раздобыть бабоса... Чем я хуже этих холёных пидарасов в спортивных купэшках». Но от мыслей ничего не меняется, необходимо действие. Лень же настолько владела Лёхой, что он мирился с отсутствием бабок, прикрываяь фразами типа «я свободен, как ветер». Некоторые завидовали, другие глумились.
Поезд мерно отстукивал сочленения рельсов, неподалёку, на сидениях напротив, в скрюченном варианте лежал парниша. «Тоже хорош гусь».

«...Седующая станция Третьяковская»: поставленный женский голос прозвенел где-то под потолком вагона, двери стали закрываться, но на секунду замерли и впустили внутрь что-то чёрное и грязное. Оно плюхнулось рядом, Лёха вскинул взгляд на объект, с заранее подготовленным восприятием предвкушения запаха затухшей плоти. Бомж. «Бля как же от него пасёт». Но телу вставать было влом, поэтому пришлось смириться. Земельного цвета руки торчали из рукавов вьетнамской куртки, волосы,явно не из рекламы Пантин-про-Ви кустились на треугольной голове. Смрад довершал картину.
-Извините. – реплика была выброшена перед собой сквозь растрескавшиеся губы.- Извините.
Лёха нахмурил брови, и ухмыльнулся правой половиной морды. Отвечать было опять же влом, вместо этого он проглотил ещё пивка.
-Я был писателем... У меня была своя колонка в «литературке»...Я философ. –бомж всё также смотрел перед собой, и выплёвывал слова в атмосферу.- Знаете, мне нравится метро, здесь всегда людно, и не чувствуешь себя одиноко, хотя что может быть ужаснее, чем одиночество в толпе людей.
Он говорил размеренно, с тактом, нотки преподавателя, или учителя явно читались в этих соразмеренных паузах.
«..Станция Октябрьская»,-Лёху выдернуло из хмеля это заклинание свыше, он вытаращил глаза в попытке протрезветь, не очень удачно. Встал, схватившись за верхний поручень
-А Вы верите в Бога молодой человек?- бомж повернул голову и вперил взгляд в Лёхину физиономию.
Лёхины джинсы на правом колене почему-то приобрели мокрое пятно, и вопрос остался без ответа. Лёха посмотрел на скрючившееся, закрывшееся руками тело, харкнул на него, поставил на сидение пустую бутылку. «...Следующая станция Шаболовская..». Лёха переступил линию зияющей тьмы между вагоном и платформой. Двери закрылись, Поезд мерно застучал молоточками, увлекая своё гусеницеобразное тельце в норку тоннеля.
«Неудачник»,-сплюнув, тело побрело к переходу. Колено болело, а душа по прежнему хотела праздника.

21.10.03 гх