Гусин давно заметил странную особенность своего восприятия - оно было зеркальным, вывернутым. Выкормыш асфальта, он с трудом воспринимал красоту природы, соотнося её каждый раз с искусственными отображениями. Так, подъезжая с Митюковым к деревне Самоселово, он усматривал в окрестных пейзажах сходство с виденным в кино или читанным в книгах. Полумячик багрового заходящего солнца вызвал у него ассоциацию с картинами Сурикова, извилистая пыльная дорога, соединявшаяся в скрипе с днищем машины Митюкова воскрешала в памяти гоголевские "Мертвые души", а завидев заросший в пояс травой склон к реке, Гусин и вовсе не сдержался:
- Коль, смотри, склон прямо как у Михалкова в "Неоконченной пьесе"…
- Противно на вас смотреть, городских. - с ухмылкой прокомментировал Митюков. - Видите природу по телеку, и воспринимаете соответственно - ух ты, совсем как в телеке!
Сам Митюков, впрочем, мало имел в себе деревенского. Тридцатилетний доктор психологических наук в поскрипывающей косухе, он мягкими движениями подкручивал руль своего "Гольфа", стремясь проложить фарватер движения с наименьшим ущербом для автомобиля. В салоне запахло паленой резиной.
- Коль, спалишь в пизду сцепление, давай я поведу. - Гусина всегда раздражал чужой стиль вождения, неважно, был он до занудства аккуратным или до сумасшествия резким.
- Ложку, шашку, жену - не дам никому. - копируя героя старого фильма, парировал Митюков. - Да ты не ссы, приехали уже почти.
Машина затормозила возле первого деревенского дома. Изрядно покосившийся, он мало чем отличался от соседей - таких же обветшавших коллег, вылупившихся в вечер тупыми желтыми глазницами окон. Если бы не эти огни, деревню в полтора десятка домов запросто можно было принять за кладбище погибших кораблей, какими рисовали их в старых советских мультфильмах - та же мокрая чернота дерева, тот же усталый наклон корпуса к земле.
Вечерняя деревенская тишина с бэкграундом из цикад, сверчков и комаров, сломалась инородным неживым клацаньем - Митюков резко захлопнул багажник машины. Передав сумки с едой Гусину, он поднялся на крыльцо и принялся вкручивать лампочку, походя со стороны на молящегося неведомому богу язычника.
- Ну, проходи, милчеловек, гостем будешь. Напою, накормлю, далее по тексту.
Деревенский воздух пугал чистотой. В сравнении с ним воздух Москвы выглядел как жалкий порошковый суп "Магги", оппонирующий деревенскому борщу.
Водку пришлось пить теплой - холодильника в доме не было, а остужать бутылку в колодце не было желания. После второй рюмки, когда жилы потеплели, а голова набухла приятной тяжестью, Гусин спросил:
- Колян, здесь хорошо конечно, но ты мне так и не объяснил - почему девченок не взяли? Моя надулась, кстати.
- Гусь, я тебе в Москве говорил и здесь повторяю - не ссать. Часа через полтора сам все поймешь. Я не потому молчу, что выёбываюсь или интригу создаю, а потому что описать словами затрудняюсь. Расслабься, алкоголизмом и педерастией здесь не пахнет.
Гусину нравилось пить в деревне. Это отличалось от московских пьянок, когда взрослые люди делают вид, что им весело, затыкают неловкую тишину в разговорах предложениями еще выпить, бояться заглянуть в себя и увидеть там - страх, а в субботу утром не созваниваются друг с другом - стыдно. В деревне алкоголь входил мягче, становясь едва ли не медитационной жидкостью - было комфортно молчать или прощупывать собеседника тихой фразой. Умничать, острить, выпендриваться - не хотелось да и не было смысла.
Через час или около того Митюков поднял опустевшую бутылку и швырнул её в сторону деревянного сортира - завтра уберем. Остановив жестом кряхтяще поднимающегося Гусина, психолог прошел в дом, стал передвигаться по комнатам - об этом свидетельствовали вспыхивающие огни лампочек от окна к окну.
Через три минуты силуэт Митюкова нарисовался в льющемся из открытой двери потоке света. В руках психолог держал два ружья, однако более этого Гусина удивило странное одеяние друга - на голове у него была похожая на купальную шапочка из тускло поблескивающей фольги. Широкие алюминиевые пластины прикрывали грудную клетку, алюминиевый же полукруг архитектурными плавками обнимал промежность.
- Иди, короче, в дом, там в прихожей такая же хуйня под тебя лежит. Значит, латы сзади провяжи веревочками, вот отсюда, сбоку, ну типа как лифчик, шлем тоже зафиксируй защелкой под подбородком, а наяичник сильно не затягивай, чтоб бегать было удобно.
- Коля, заебал ты, ну что за маскарад, ей-богу… - тоскливо поморщился Гусин.
- Вадим, дай мне десять минут, лады? Давай потом все это подробно обсудим, а сейчас делай так, как я скажу, договорились?
Пройдя в комнату, Вадим со смешком (как дети, чесслово) облачился в "латы", с чувством легкого стыда напялил наяичник, и, доверщшая маскарад, втугую затянул ремешки-подвязки фольгового "шлема".
- Вадик, там еще рядом с водой, слева от ведер сумка стоит с патронами и два духострела, захвати, я забыл.
Если бы Гусин не знал Митюкова как взрослого и вменяемого человека, он наплевал бы на затею и высмеял его - духострелы оказались почти полной копией "воздушек", которые Вадим в изобилии мастерил в детстве. Отличие заключалось в том, что корпус духострелов был не деревянным, а стальным, да не было спусковой резинки - её функцию, выполнял, видимо, перезарядочный металлический рычажок внизу.
Выйдя во двор, Гусин застал приятеля за странным занятием - Митюков молча и сосредоточенно вбивал по углам видимого ему одному квадрата деревянные кресты. Ограничив таким образом участок в десять квадратных метров, психолог соединил кресты невесть откуды взявшейся веревкой.
- Вадим, давай сюда быстрее, щас попрут минут через семь.
Терявшийся в догадках - кто попрет, зачем попрет - Вадим перешагнул через веревку и оказался в квадрате.
- Времени на инструктаж мало, поэтому не перебивай. Духобой, - Митюков протянул Гусину одно из ружей, - работает элементарно. Вставляешь вот сюда (клац-клац затвора) обойму, в ней семь пулек. Целишься, жмешь на курок - адью! Похуй куда попадешь, даже если заденешь, уже пиздец. Духострелы для страховки, они однозарядные, пусть лежат под рукой. Я пару раз вляпался, патроны кончились, перезарядить не успеваю - ну, думаю, пиздец пришел. Отмахался крестом еле-еле. Так что духострел я тебе заряжу
- Бля, Коль, ну че за игры детские.
- Стоп, ложись, прут!
Вадим хотел было отмахнуться от Митюкова, ладно, мол, разыгрывать, как вдруг периферийным зрением заметил, как слева, метрах в пятнадцати, из одного куста в другой метнулась с шорохом небольшая, с поросенка, тень. Вздрогнув от неожиданности, Вадим вгляделся в куст. Небольшими железнодорожными семафорчиками смотрели в него два близко расположенных желтых глаза.

………..

- Вадь, ну какого хуя ты палишь! Не расходуй боезапас, надо ближе подпускать, метров на десять!
Вадим едва успевал перезаряжать - со стороны кустов один за другим выскакивали странные существа. Если бы он обладал в этот момент спокойствием и трезвым, способным к анализу рассудком, он различил бы среди нападающих небольших, в полметра от земли, худеньких глумливых чертиков, заставляющих вспомнить гоголевского Вакулу, черных поджарых поросят с злобно блестящими желтыми глазками, осенне бледных созданий, походящих на пролежавших не меньше недели в холодной воде утопленников.
Николай работал споро - подпуская чудище на расстояние в семь метров (а иногда, бравируя, и вовсе на пять) - он легким хлопком посылал пульку в колеблющуюся плоть нападающего и тут же переключал внимание на следующий объект.
- Это все хуйня. - крикнул он Вадиму. - Это они с одинадцати вечера такие. Что с полночи тут твориться будет, ты вообще не представляешь. Щас посиди лучше, я с этими сам справлюсь. Смотри и учись.
Когда пулька входила в нечистого, тот дергался, оседал на землю разварившимся студнем, расплывался в исходящее беловатым дымком желе - и через полминуты рассеивался, как будто и не было ничего. Скоростная стреьба Митюкова создала в пяти метрах от их веревочного бруствера дрожащую тестообразную массу из подбитой нечисти. С противным повизгиваньем чертики и хрюшки пробивались через массу, но не пробегали и полуметра, как механически пукающий духобой Вадима добавлял новые комки склизи к и без того уже большой куче. Мертвяки застывали в массе ногами - наполовину пришедший в себя Вадим без особого труда расплющивал их из своего ружья.
-Ну, все бля, первая волна прошла. - Митюков присел по-турецки внутри квадрата, духобой на сгибе локтя, дулом - в ночное небо. - Щас где-то минут пятнадцать есть у нас перекур. Закуривай.
Сигарета плясала в пальцах Вадима свежевыловленным окуньком. Закурив с третьей попытки, он нашел в себе силы собраться и спросить:
- Что это? Что это, блять, такое?
- Х-м-м-м… В двух словах - бесы. Имя им, как видишь, легион….
- Блядь, я вижу, что не пионеры! - Гусин сорвался на крик. - Откуда они взялись?
- Вадя, рилэкс, тэйк ит изи… Откуда взялись - хуй его знает. Это честный ответ. Моя версия - это материализовавшаяся белая горячка коллективного разума этой деревни. Ну, представь - последние лет восемьдесят в деревне только и делают, что пьют беспробудно. Лет с 12 и до сорока пяти, больше не живут. Все до единого - мужики, бабы…Ты знаешь, что у них первые двести грамм - на завтрак? Я тут пытался норму потребления алкоголя выяснить на человека - получилось - держись, бля, литр на человека в сутки. Включая грудных младенцев. Джентльменский набор к тридцати - импотенция, цирроз печени, и делириум, мать его, тременс. Допиваются до мерзости, до паскудства полного. Ты знаешь, тут мужики иногда в сараях как пьют - голые, сидя на сене. Это чтобы штаны не обоссать - последние в хозяйстве.

Конец первой части.