И я снова пел, я танцевал, голый по пояс, с маракасами в руках, в сандалиях, потертых джинсах, с закрытыми глазами и трехдневной щетиной. Я упивался каждым мгновением жизни, которая проскальзывала мимо, жизни, которая бежала неслышными шагами, играя крутыми бедрами в бикини и сверкающим огнями; жизни, которая лилась в воспаленное горло потоком искрящегося шампанского по двести пятьдесят долларов за бутылку, и потом скручивала желудок приступом язвы. Я утопал ногами в остывающем песке на закате, улыбаться, не боясь обнажить неровные зубы. Я заигрывал с моделями, и томно попивал с ними коктейли, бездумно говоря обо всем, что приходит в голову, не заботясь о последствиях. Я снова видел гирлянды из пышных тропических цветов, ласкающие грациозную тонкую шею, я вдыхал полной астматической грудью запах дорогих духов, любовался туфлями на сверхвысоком каблуке, безумно красиво сидящими на загорелых молодых ногах. Я опять божественно танцевал, поражал воображение публики, хлопал по задницам жен нефтяных магнатов, небрежно строил глазки их дочерям, игриво вдыхал с ними тонкие полоски кокаина, и делал резкие, неожиданные повороты в танго, грациозно откидывая голову назад. Я снова был королем танца, которому все позволено. Все на свете. Теплый ветер трепал мои волосы…
Я налил себе еще и выключил телевизор.