Стих: Трамвайные галлюцинации

Абстаятельства: проезжая невъебенно длинные и долгие остановки в полном трамвае, я в гордом одиночестве ютился где-то у окна, прижатый моими ебнутыми согражданами. Я слушал KoЯn и глухо матерился себе в ворот. На какой-то из остановок зашли еще люди. Место стало настолько мало, что даже воздуха, чтобы материться не осталось. И тут мне захотелось писать. Бумаги и ручки были спрятаны где-то в недрах рваного бэга, так что я достал сотовый телефон и начал писать стихи в Смс, а после сохранять их в память после третьего сообщения память закончилась и чтобы не отключить само сообщение, я аккуратно поддерживал сотовый левой рукой, а правой и зубами доставал из бэга нужные предмета. Потом растолкал локтями и посылами на хуй окружающих людей начал вытворять акробатический этюд приложив бумагу к окну и придерживая ее лицом я правой рукой дописал этот стих.

Стих: Осколки (даже не салют)

Абстаятельства: свет бесящего, раздражающего солнца. Зеленая, наглухо обкислоченная трава колет голую спину. Внутренние органы упорно варятся где-то под покровом кожи. На ебальник приложена кем-то заботливо предложенная книжечка Антонио Мачадо, призванная защитить мои зенки от яркого света. Мои руки похабно раскинуты в разные стороны, обнимая весь мир. Мне одновременно охуенно хорошо и не по-хорошему хуево. Световая атака! Какой-то мудазвон спинывает с меня книгу и я вижу перед собой дерево. Такое себе раскоряченное ветвистое дерево. Я с заеба прыгаю на это дерево. Меня начинает переть на стихи. Я достаю заранее приготовленный на всякий случай письменный прибор и начинаю черкать там. Меня нервируют окружающие люди, высота, ветки дерева, которые впиваются в спину и единственным предметом для вымещения раздражения является это многострадальное дерево. И я с диким воплем берсеркера кромсаю руками и ногами крону дерева в клочья. Летят листья, ветки, отдельные волокна древесины, кора. Конечная картина: картинно спокойный я сижу и пишу стихи среди хаоса рваного дерева.

Стих: Ненависть

Абстаятельства: ночь семимильными шагами надвигалась на всех, кто остался на улицах. Среди них был я. Я был в рваной джинсе, утертой сотни лет назад косухе и при ирокезе-шпильке. Да и еще при гитаре, акустической. В общем, вид мой в тот день был ну очень, просто охуительно компрометирующим всяческих уебков, а-ля гопников. И наоравшись песен со всякими разноцветно-разноплановыми гражданами, я спокойно шел домой, пьяный и веселый. Отойдя от места дислокации буквально на несколько метров, я обнаружил, что некая группа людей собирается очень организованно меня пиздить. Ускорил шаг не побежал, нет. Просто ускорился и скрылся. Хуйня. Иду дальше. Ну ка, подйди ка сюда на пару слов . Подошел. Сигарета есть? . Хуй с тобой, золотая рыбка, держи. Ушел. Опять хуйня. Заебали гопы. В голове начинают перекрикиваться музы. Стихи рождаются. Опять. Толпа человек пятнадцать. Издеваются. Суки. Начал орать им в рожу как раз этот стих. Они охуели. Начали меня пиздить. Разъебали гитару об мою же голову. Окончательно разорвали косуху. Забрили. Сломали два ребра. А я пришел домойи отхаркивая кровью начертал то, что я им тогда орал.