Жили-были дед да баба, и были у них сын с невесткой да внучка Машенька. И любили все внучку-доченьку-малышку, души в ней не чаяли. А внученька, правда, была уже размерами с небольшую лошадь, игривую такую, податливую, со всеми вытекающими … Ну, и жеребчики на нее находились постоянно, несмотря на слегка лошадиную внешность. А соседи называли мамочку Машеньки ненормальной мамашей, папочку – настоящим лохом, а Машеньку – не скажу как. А бабушку очень уважали за крепкие, не по годам, нервы. Говорили, что любой плевок себе в морду оботрет, да еще и посмеется вместе с плевавшим.
И вот как-то раз сидела вся семья так дружненько вечерком в воскресенье, бабуля вязала очередной теплый шерстяной шарфик из чистой синтетики, мамочка глодала томик Ницше, периодически всхрапывая от переизбытка эмоций, папуля увлекался городскими теленовостями культуры. Машенька вышивала крестиком подушечку бабуле на именины. Мамочка и бабуля изредка вяло перекидывались словечками, полными привычной, застарелой ненависти, но, мудрая, как черепаха, бабуля, как всегда, быстренько перевела разговор на нейтральную тему: какая у нас Машенька умница-разумница, красавица-раскрасавица, скромница-недотрога. А Машенька потихоньку пальчики загибала – сперва на ручках, а потом и на ножках – все никак сосчитать не могла, бедная, сколько у нее еще впереди опасных дней … А на бабулю то ли ипохондрия напала, то ли старческий маразм прорезался, то ли нервы свои крепкие пощекотать захотелось, вот она и говорит:
- А вот если наша Машенька была такой беспутницей-бесстыдницей, как …(имярек) – только знай на аборты неизвестно от кого бегает. – Тут мамочка окончательно отлепилась от Ницше:
- Что Вы такое говорите, мама, ребенок же слушает эти Ваши гадости! – А бабуля не отстает:
- А вот если б наша Маша ТАКАЯ была, замуж бы не вышла, и внуков бы у нас не было! – Тут папа вставил:
- Внуки бы были, хе-хе, может, даже внучки. – Но его тут же заткнули, да так ловко, что даже и не поперхнулся. И бабка продолжила:
- А СПИД, не дай бог! Остались бы мы тогда без Маши-и-и! Это мне, старой, на погост пора, а Машеньке только бы жить да жи-и-ить! – Зарыдала бабка, так что сердце у мамули от злости зашлось:
- От СПИДа, мама, только наркоманы мрут, мерзости какие, хватит про ребенка всякие гадости плести, где Вы их только берете … И пошла, и пошла …
И так они в этот раз обе всласть наговорились, что бабуля только недельку и порадовалась – паралик ее схватил, да такой крепкий, что ни челюстью двинуть, ни глотнуть не могла, так от голодухи и перекинулась. А мамуле победа над бабкой тоже с трудом далась – разлилась у ней желчь от огорчения, легла она в первую городскую, а оттуда ее уже вынесли.
Папулю, ошалевшего от всех этих событий, опухшего от поминок, увела местная бомжиха Люда, неизвестно куда.
Погоревала Машенька в пустой квартире (бомжиха с папулей вместе много чего прихватили), правда, денька полтора-два и успокоилась. Жить-то надо, тело требует, да и кушать хочется … И покатилась жизнь по наезженной не ею дороженьке, зашла Машенька в чужую колею, пакостную, да так в ней и осталась. Свою-то колею топтать-прокладывать сил у ней не было, да и воли – тоже. Откуда тут воле-то взяться? По утрам было Машеньке тяжко по-первости, мутно на душе, поплакивала она, бывалочи. А потом, как кошка, быстро оправляться научилась и даже замужем раза четыре была, пробным браком.
В общем, стала Машенька жить-поживать, да опыта набираться. Жизненного, благо, что сексуального у ней было навалом. А дальше сказка совсем скучная, ссученная была бы. Оставим немного оптимизма в штанах, читатель!
SeaW