Да будет вам известно, я не люблю придумывать истории. Наши выдумки подобны отражению луны в тазу с водой - такие же зыбкие и нежизненные. Но если нет у нас чирья на шее, то почему бы нам просто не поднять голову и не полюбоваться настоящей луной? Реальная она наверняка окажется красивей. Посему, чтобы вы там ни говорили, все мои рассказы писаны с натуры. По-моему глупо дооснащать их качествами и событиями ненастоящего, отраженного бытия. Ибо если по трубам наших впечатлений течёт простая вода, то как ни дёргай за ручку унитаза, не польётся, искрясь, шампанское говно смывать. И так ли оно нам действительно нужно - говно в шампанском?

Так случилось, что нелёгкая судьба настройщика снова привела меня в Элисту в начале марта. Это происходило в те же далёкие времена, когда Сухинин впервые поимел женщину, о чём подробно рассказано в соответствующем крео. Но теперь моим напарником был не он, а Витёк Шлегель, приятный парень и смазливый, как Дима Маликов. За неимением свободных мест в гостинице ТУСМ-а, нас определили в женское общежитие телеграфно-телефонной станции, подселив в комнату, где уже расположились три москвича: монтажник-мачтовик Миронов, водитель Акимыч и прораб Кашников. (Да, блядь, не Лас-Вегас ни разу!).
Кроме нас все два этажа этой обшарпанной общаги населяли преимущественно молодые женщины, оставившие свои аулы, сёла, кишлаки, станицы и деревни в надежде как-то обустроиться в жизни, выйти замуж, получить работу, а потом и квартиру в столичном городе Элисте. Да-с, друзья, всё очень относительно в этом мире.
Долго ли, коротко ли мы там жили, толкаясь бок о бок с ними на общей кухне, у туалетов, у душевых, знакомясь, шутя и хихикая, но настало 8-ое Марта. А мы что? Мы ничего! Пошлялись по городу, попили пивка, пришли обратно валяться на своих койках. А в общаге - мама родная! Девки все напеёршины, приодеты, в самой большой комнате накрыты столы, на всю ивановскую орёт магнитофон с Барыкиным (как сейчас помню - альбом "Ступени" крутили по кругу, тащились от него видать) - отрываются по полной! А мы скромно так мимоходом поздравили их и укрылись в своей комнате - в карты играть. Нос в коридор высунуть даже боялись. Спустя несколько часов, когда градус веселья достиг красной зоны, к нам в дверь постучались. "Мальчики, не желаете присоединиться, скучно без мужиков, и потанцевать не с кем?". Хули делать? Вытащили из баулов чистые носки, рубашки и пошли. Не удобно отказать в такой день. Вино-водка, танцы-обжиманцы, всё как положено, если не считать соотношения сил примерно один к четырём. Да и Акимыч, по правде сказать, староват был для кавалера, а прораб Кашников всё больше на беленькую налегал, рискуя заштопорить нешутя в очередной запой. Даром, что в институте отличником был и активистом.
Когда мы перекуривали в очередной раз на кухне, внизу послышался нездоровый шум, громкие мужские голоса, по лестнице загрохотали шаги, и на этаж ввалилась шобла молодых калмыцких парней, человек восемь. Бухие, с сигаретами в руках, передавая по кругу бутылку водки, очевидно далеко не первую, ребятки, зашугав вахтёршу, решили повеселиться в женской общаге. Чёрные куртки поверх тельняшек, брюки, заправленные в сапоги - хрестоматийная урла тех времён. "А ну стоИ, бля! Вы тут хто, бля?" - вежливо осведомились посетители...
Так получилось, что за всем гнилым базаром в просторном помещении большой кухни мы выстроились двумя шеренгами напротив друг друга - местная гопота и наша бригада. Они очень хотели нас отпиздить, добавив к празднику веселья, но наверно не знали как начать. Пока просто стояли с кирпичными ёблами и для завязки задушевного разговора задавали тему на редкость одинаковыми фразами "Ты чё, а, чё ты?" Тут мне почему-то вспомнилась местная народная мудрость: "пьяный калмык - дурной калмык" и "хороший калмык - мёртвый калмык". Чёрт побери, как точно сказано!
Они видели в нас представителей ненавистного народа, подвергшего их депортации во время войны. Нахуй из кибиток - по товарным вагонам и пиздуйте в Сибирь или Казахстан. (А какого хуя чуть ли не с самого начала войны из их степей поднимались немецкие бомбардировщики на Москву и Сталинград?) Они видели в нас народ - поработитель, и животный генетический страх удерживал их от решительного шага. А мне почему-то, глядя на их пьяные монголоидные лица, представлялись орды Чингиз-Хана, горящая Рязань и Куликово поле. Ради исторической справедливости замечу, что и нас трезвыми назвать было нельзя даже с очень большим допуском по нормам промилле.
Что, блядь, уёбища раскосые, пялитесь на русских чудо-богатырей? На Витька, на Миронова, на запойного Кашникова, на деда Акимыча, на меня, ёптваю, в конце концов! Где, суки пьяные, ваш Кочубей? А уж своего Пересвета мы найдём! И им неожиданно оказался монтажник Миронов. Интуитивно, повинуясь национальному сверхсознательному, он по своему, но очень похоже переживал мои чувства. "Ты на кого, падла, тянешь? На русского мужика тянешь?" - с этими патриотическими словами Миронов вдруг схватил за грудки самого здорового калмыцкого парня и упал вместе с ним на пол кухни. Странно - ни с их, ни с нашей стороны никто не дёрнулся вслед. Так и стояли в две шеренги, напротив друг друга, а между нами возились, хрипели, катались по полу, сбивая вёдра, тазы, стулья наши Пересвет и Кочубей.
"Ну пиздец тебе теперь!" - гундосил калмык нерусским обертоном. "Убью, паскуда, нахуй!" - вторил ему мачтовик Миронов.
Первым от спектакля оторвался Витёк Шлегель. И, зацепив плечом двух басурманов, вышел с ними в коридор отдать должное Игорю Вейденбауму, своему школьному тренеру по боксу. Левый крюк в корпус, потом этой же рукой в голову - прелюдия - и правой, как плетью, хлесь неожиданно в челюсть. Тысь! Попал! Калмык с выражением восторженного удивления на лице сполз на пол, увлекая с собой две швабры и веник. Второму длинный тычок левой в зубы, правой апперкот в голову, увернулся не совсем удачно от его оглоблей - тот крепко задел Шлегеля по носу, аж хрустнуло, ну хуй с ним, лови, сука - и акцентированный левый сбоку под ухо, вкручивая всем туловищем. Хась! И этот тоже удивился, влетел обратно на кухню и завалился на электрическую плиту. Я ещё только обдумывал своё участие в этом фестивале интернациональной дружбы, как что-то мокрое тяжко ударило мне по глазам, я аж присел на подогнувшихся коленях, потеряв на какое-то время ориентацию в пространстве.
Спасли ситуацию прекрасные женщины, смелые и отчаянные. Кого-то они переебали ведром, кого-то гладильной доской, кто-то вызвал милицию и дружинников, а вот меня казашка Гуля случайно охуячила невыжатой тряпкой для мытья туалетов.
После формальностей, связанных с наведением порядка, и выдворения неприятеля за стены крепости, входная дверь была закрыта на засов, а мы вернулись к праздничному столу. А хули, надо же нервы успокоить. Только ВитькА Шлегеля, у которого носом шла кровь, три сердобольные девушки увели куда-то лечить.

Женщины с плоскими жопами для меня не существуют как объект сексуального интереса. Я могу простить прыщики вместо грудей, даже повышенную волосатость в некоторых местах, но подай мне выпуклый зад. Вынь да положь! Именно по этой причине казашка Гуля, которой я чем-то понравился, не имела совершенно никаких шансов. Но голод не тётка, что верно и для голода сенсорного, и она добивалась меня отчаянно! Куда я только не прятался от неё - везде находила и тянула в пустующие комнаты. Ей жутко хотелось, но я с ней не мог, физиологически не мог!
Очередной раз ища спасения в новой комнате, я вдруг увидел там распластанного на кровати совершенно раздетого Шлегеля, над которым трудилась международная бригада: хохлушка Ася целовала его в губы, русская пышечка Лена теребила его вялый член пальчиками (неужели это помогает от крови из носа?), а за ходом операции внимательно следила дагестанка Ума. На полу аккуратно стояли три пустые бутылки из-под портвейна. И мне стало совершенно ясно, что операция обречена на провал. Шлегель был не просто пьян, а мертвецки пьян. И член его оставался глух к мольбам русской пышечки Лены. "Эй, подруги, он там хоть жив у вас?". "Жив, жив, но всё равно как мёртвый, может ему борща согреть?.. А ты иди к нам, иди, иди, гы..."
А мне нравилась Оксана из-под Ставрополя. Но она вела себя совершенно не культурно. Танцевать танцевала, но не только не велась трахаться, но и за сиськи хорошенько пощупать себя не давала. Хоть и хохотушка, но ни-ни. А наутро проснулся я почему-то с Аллой, но у нас с ней ничего не было, клянусь!
Так и уехали мы на следующий день из рая не причастившись.

100пудофф 14.05.03