Струя. Я видел, как один человек спас жизнь другому, пописав в пламенёющий ватник на сорокаградусном морозе. Я видел, как другой выстрелил прямо в лицо охраннику, когда оба писали в морозную стужу октября, и кусочки мёрзлой мочи попали на замшево-котиковые полуботинки шефа...

Я много видел...

Я писаю и думаю.

Раньше, я думал, что писающая девушка - это тайна.

Но! Она, писала прямо на бетонный пол стройки. Получилось! Я уговорил её пописать, и чтоб я видел... Уже потом, мне многие рассказывали. Что это в порядке вещей зырить сцущую девку.

Я смотрел и понимал, что детская, сонная мечта распалась... Моя мечта расплывалась подобно луже, в пыли затекающей под её каблуки.

Сцать или писать.

Когда я писаю в ухоженный унитаз питерских новостроек, каждый раз заглядываю в стенной шкаф... Обычно там храниться: прокладки хозяйки, ошейник давно сдохшей собаки и завёрнутый в мешок "Копейка", карбюратор от только что проданной машины.

Когда я писаю я, всегда естественен. Смотреть на меня также приятно, как на медную чеканку на стене туалета или вдыхать дым от трубки инкрустированного Есенина. Я писаю, как и Вы...

Я забегаю, и напрягая мочевой пузырь, пытаюсь смыть какашки предыдущего посетителя...

Зайдя в туалет, увидев забрызганный стульчак, с удовольствием писаю на пластмассовые обода.

Пару раз я трахался в туалете...

Один раз, зашивал мною же порванную молнию на брюках.

Теперь я постарел, и писаю по-другому...

У меня большой живот и я не вижу, как это происходит. Но я многое помню.

Помню, что когда я плавал в бассейне, то, изрядно пописав, шлёпая босыми, мокрыми ногами, я всегда норовил столкнуть одноклассницу в прописанную мной дорожку.

А вообще, когда я писаю, мне приходят в ум, такие мысли: Я партизан и меня бы, поймали гестаповцы и говорят мне

- Хочешь жить? Руский сольдатик?

- Канешна хочу!!!

- Тогда тебе в рот пописает доктор Гебельс и ты жив?!

- В рот? Но хуй, с вами пусть писает, только отпустите...

И мне в рот ссыт идиолог фашизма, а за мной горят белорусские хаты.

Конечно, я тут писаю мимо унитаза, и мне в голову приходят другие патриотические мысли.

Поймал я Довгаева и Березовского. Сижу в землянке, а мне партизаны языка приводят - Бормана и Геббельса. А я на чисто шварцвальдском диалекте спрашиваю их:

- Гитлер капут?

- Капут, без пезды!

Клянутся мне идиолаги фашизма. Я застегиваю свою желтую партизанскую ширинку и отменяю пытку

- Да вы охуели! Вы русскую зиму видели? Вы ночь в снегу и в темноте представляете? Да полно!

- Давайте я вас попытаю немножко, и в рот вам насцу, и по домам...

Геббельс и Борман открываю покорно рты, я расстёгиваю жёлтые кальсоны, достаю тигрёнка +и+

- А тут и до крутого Ахтунга недалеко!!! Яволь?

Пиздец! Воспринимайте, как хотите, но сегодня проснулся от крика Ахтунг !

Пиздец, а это всего лишь слово ВНИМАНИЕ!

Всё как обычно: рванул холстину на груди принесли морошковой воды. Много пил

лимонада с лимоном. Долго обучал неграмотную крепостную Софью математике в

кабинете. До обеда выпил триста грамм жгучей лимонной, запивая дешёвым румынским

шампанским. Вина, трансенвальского, столетнего, выпил ровно два пузыря, рубинного

пузырчатого стекла.

Писая в мартовский почерневший снег, струя не хочет послушно пробивать

ледяную, привычную уже ощетинвшаюсю на солнце броню.

Суки!

Блядь!

Капель!

А я опять не подготовился!!!!

И кашляешь! И переворачиваешься во сне пытаясь стряхнуть весну.

Заснул на броне Авроры, зачерпнул из пробоины лядяной воды - весна вода кругом а пить, как в

пустыне...

Опять весна.... Опять болезнь.