День явно не задался. Утро началось с блювотины. Я навис над унитазом и смотрел тупым затуманенным взглядом на стекающую с подбородка желтую жижу с кусками пережеванного мяса и сгустками черной крови. Ощущения были непередаваемыми казалось, что из пищевода вырывается птичий зародыш. Скользкий, костлявый, весь обмазанный жгучей щелочью. Я выпил воды и сблеванул еще раз. Какая-то вторая сука-птица запустила мне в голову клюв и сосала мозг. Было больно... Блядь... как больно...

На улице мерзкий липкий свет вдавил глазные яблоки до основания черепа. В горле до сих пор першило, ебаный зародыш опять расцарапал его, и я все время сплевывал на асфальт кровь, бурую и густую как сперма. Хотелось лечь на землю и уснуть. Нет не уснуть, а сдохнуть, под этим гребаным солнцем, на грязном обтруханом и зассаном снегу, на виду у всех этих пешеходов, мамаш с колясками, непохмеленых мужиков, школьников, дрочащих по вечерам в ванной, заплеванных продавцами витрин, влюбленных парочек сосущихся на тротуарах, в общем всей, этой хуйни, называемой средой обитания...

В автобусе пахло дерьмом и тухлым мясом. Дерьмом уже полуразложившимся... Кондуктор обнажив гнилые зубы, в которых видно водятся кольчатые черви обдала меня острым чесночьим запахом:
- Билет.
На, сука, подавись . Я нашел свободное место в самом конце салона. За окном потянулись трущебные развалюхи. Грязь, дым от покрышек, вшивые шавки.
До Ужура 300 километров, а в жопе автобуса трясло как в невольничьем корабле. Минералка полезла в горло, но тут же запросилась обратно. Рот наполнился кислой блювотиной. Я потрогал языком куски неперевареной, вчерашней еще, пищи и сглотнул. Потом еще раз. Это срань так и рвалась из меня наружу. И с каждым приходом количество жидкости все увиличивалось. Меня вырвало на пол. Через нос. Ебаные куски жратвы застряли в ноздрях. Минуты три я сморкался до звона в ушах. Потом пересел на другое место. К дерьму и тухлятине в салоне добавился еще и запах тошноты.

Я не додумался ни до чего лучшего, как взять почитать в дорогу Сартра. Уже не помню, что тошноту или стену. В принципе и то и другое хуйня полная. Две страницы я все-таки осилил, и тут вновь заболела голова. Ебаные птицы.
Где-то в Ачинске в автобус залез безногий. Как назло, пустое место оказалось только рядом со мной. В блювотину он залазить не захотел.
Инвалид оказался вонючим и веселым, что-то гундел, но членораздельно говорить у него, не получалось. Помимо ног у инвалида отсутствовал язык и умственное развитие.
Пахло от него прогорклым салом и старостью. Есть у перегара такой запах. Не свежей водки или подбродившего пива, а сала, сраного хохлятского сала. А может это его сало, его жир на теле протух и просолился потом. Но все это перебивал старческий, отвратительный дух смерти. Старики могут мыться и душиться сколько угодно, но мерзкий дух, накопленный годами онанизма, пьянок и работы, истиный человеческий запах им не перебить. Так пахнет дряблое человеческое мясо... Жевательная резинка, которую я наспех засунул в рот, через минуту впитала в себя запахи - я жевал кусок кожи безногого. Открыл Сартра на первой попавшейся странице... Меня в очередной раз вырвало, на безного, на кресло, на пол, на впереди сидящих пасажиров. Я превратился в фонтан, изрыгающий блювотину. Меня рвало. Рвало пищей, водкой, минеральной водой, желудочным соком, кровью, плотью, волосами, ногтями, дерьмом, спермой, птицами, вшивыми шавками, мамашами с детенышами, бомжами, безногими, зассаным снегом, домами, автобусами, триумфальными арками... Не знаю, из-за этого безногого или из-за сартра.