Плоская, почти необъятная равнина, прерываемая лишь находящимися на значительном отдалении цепочками остроконечных и сглаженных временем холмов. Местность совершенно незнакомая, только где-то вдалеке мелькают маленькие огоньки. Отдает полынью и еще какими-то незнакомыми запахами. Звезды - огромные и страшно яркие, дрожащие и обличающие - висят высоко в холодном неподвижном воздухе. От них некуда скрыться. Костер, еще немного времени назад полыхающий высоким пламенем, почти погас, и мы сидим и молчим в полузабвеньи. Я - и напротив меня - Вы.

Планеты движутся совершенно бесшумно, неумолимо, ничто не в состоянии замедлить их бег сквозь миллиарды страшных лет, после того изначального импульса, который им дал чей-то каприз. Но что вы знаете о планетах? Едите ли вы их? Впитываете ли их гравитацию, которая своими волнами каждый час и каждую секунду пробегает с дрожью сквозь вас? Ловят ли они ваши души своими беспредельными силовыми полями?

Ваших глаз - около двенадцати миллиардов, и я не уверен, четное ли это число. И ваша цитоплазма рыхла и нестабильна - ее фонтанчики то и дело взмывают вверх в хитроумных планах застарелого субъективизма. Хватит ли у вас освежителей воздуха, чтобы разогнать заставляющую вас страдать заразу, чуму замороченного псевдооргазма, которой вы дышите?

Но вы молчите и лишь двигаете своей достигающей критической массы цитоплазмой, которую, тем не менее, довольно смехотворно сосчитать и классифицировать со всех сторон несносно озверевшей жажды познания.
Знайте и запомните, что вы вращаетесь и подрагиваете студнем в неправильных и неверных огнях засилья множественности.
Знайте, что ваш студень легко, как иголкой, подвергается ежесекундно разрушительному воздействию путем проткновения ледовой гравитацией.
Высота ваших глаз никогда не превысит высоту вашего студня, и ваши ложноножки никогда не достанут до звезд - чистых, непорочных. Ведь даже вы прекрасно знаете, что дрожат они лишь визуально - для каждого из ваших двенадцати миллиардов глаз, под воздействием атмосферных помех, вызванных вашими бесконечными выбросами псевдоочистителей?

Вы убираете очистители и подчас до меня доносится ваша тухлая вонь, ваш претендующий на легкость смрад тления каждой ДНК. Играючи и злободневно пожирая свой фекал и снова его отхаркивая, вы весело и с цепочкой поджарого красномордого смеха снова и снова смотрите вверх и воздвигаете лестницы. Вы по ним лезете.

Вы все по ним лезете и лезете, а я, сидя у невидимого костра и ставший сам почти невидимым, смотрю и смотрю. Смачной блевотиной очередного рыжего морковного смеха вы псевдоразряжаетесь в эякуляции очередного вашего гнилостного достижения, заставляя меня перемигиваться со звездами. Весело, весело перемигиваться. Улыбаться милым огромным пожарным, пришедшим прикрутить дрова моего костра - но ведь они только делают свою работу, не правда ли? Пожарные - несколько бОльшие друзья, чем вы, ведь так? И я ликую и вкушаю с пожарными обугленный накал их натруженных рук.

И тут вы выпускаете из клеток ваших зверей - инфернальных крокодилов, я смотрю на часы и понимаю, что у меня совсем мало времени, что если я не смогу за время короткого бега этого отнюдь не пушного зверья убедить ставших почти родных пожарных, то мне грозит незавидная участь. И происходит чудо - пожарные соглашаются. Они заведуют лестницами, по которым с муравьиным заскорузлым упорством стремитесь вы на псевдоверх, и они их подпиливают. И крокодилы - бездушные и хладнокровные рептилии, лишившиеся ваших внимательных термальных импульсов, вдруг замирают и вскоре начинают разлагаться заживо.

Тогда вы начинаете строить кресты, до самого неба, до Звезд, до тошнотворных мутящих высот, но я изобретаю колесо, и вы едите на этих крестах, едите и проваливаетесь со скал прямо в
пасть кровожадным и пропитанным йодом морским гадам. Они пожирают вас и преподносят мне ваши внутренности. И я с упоением сладострастия разворачиваю эти внутренности во всех их измерениях и пьяных ипостасях, и начинаю по ним гадать. Мои гадания - это моя тайна - невозвратная и безутешная. Она стоит немалых высот и немалых умиленных усилий.

И тогда я вижу Господа - молчаливого, с открытыми глазами, где-то вверху, освященного светом звезд, обрамленного сенью пророков - Великого, Могучего, Доброго и Ласкового, Того, кто вскармливает меня вожделением славы и порока и толкает меня по скользкому пути их умерщвления. Бледный, не сводя Своих глаз, смотрит он на меня пристально - прекрасно, и зовет, зовет распростерши руки на Свою звездную лодку, прикрывая меня, давая Молитву как легкое, но прочное и прозрачное, словно шелковое покрывало. И я грожу вам, грызя в исступленьи свои губы, я калечу себя острым ножом, я бью себя молча и своенравно по голове, по своим собственным колесам лесным и степным. Бью также молча, как и степенно-резиново, бью прекрасно.

Я беру ваши внутренности и разговариваю с ними полюбовно, вдыхая аромат их сначала слабой, но затем усиливающейся вони загнивающей цитоплазмы.
Вы - клетка.
Вы - соль и стон земли. Вы вынимаете бесчисленное количество своих членов-ложноножек и грозите мне, и я погружаю раскаленное железо в ваш шипящий студень. Я отправляю вас в благодарное больничное судно и пускаю вас по волнообразным чертогам словоохотливой канализации и молюсь, молюсь, молюсь Господу за временное и мнимое избавленье от вас.

И вот приходит пора, я сбрасываю с себя осколки вашей осклизлости, и прошу ставшими моими друзьями пожарных сделать мне новые, прочные и фосфорические лестницы. И они делают две лестницы из чистого золота, которое всегда блестит в тусклом свете звезд - зовущих меня, пульсирующих, распирающую мою голову становящимся все осмысленней приказом. И я начинаю лезть. Я карабкаюсь по скользким золотым ступенькам, а вы метаете в меня алчной и мелодичной как трель пилы слизью, которая охватывает меня с головы до ног, еще больше затрудняя мне путь, и стекает вниз, капая кислотой на плачущих мне вслед пожарных.

Скоро я долезаю до небес. Но что это, что, Господи? Ты тоже плачешь? Ты распят на звездах? Да, это так, и их искореженные вагинальной усмешкой рожи - сморщенные личики - гвозди, начинают смеяться. Доверие - вот цена краснозвездного предательства.

Все тем же красномордым смехом. И мы плачем с Тобой вдвоем, Господи, мой Спаситель и Спасатель, Радеющий и Бдящий. И я падаю, падаю, падаю, падаю, и встаю.

Чтобы снова оказаться с родными и убиваемыми мной гнилыми мразями.
И я с вами, наказуем и бичуем. Я вам все рассказал, или я об этом подумал?

СКАЗАЛ ИЛИ ТОЛЬКО ПОДУМАЛ? ВЫ СКАЖЕТЕ МНЕ ИЛИ НЕТ? Нет????!