- ...смерть, слыхал Майки, они называют это смертью. Идиоты.
Два силуэта в четыре крыла бороздят площадь мироздания.
- Да-да. Я слышал. А ещё они боятся Страшного Суда.
- Правда? Во дают. Я-то думал, что за семь с половиной тысяч лет можно было и догадаться, что Этот их простит. Он ведь всех прощает. Даже вот Иуду поставил над самоубийцами - типа он у них как пионер. Честно говоря, мне эта затея не по душе. Как-то это всё гнило. Говорят, скоро и эта лавочка накроется...
- Что ты имеешь виду?
- Я, Гарри имею в виду именно то, что ты подумал. Я имею в виду Конец Света. Великую зачистку.
- Блин. Во дела. А я думал, что после Всемирного потопа этот проект отменили, как слишком дорогой.
- Ну, как же. Его отменишь. Гарри, он же в плане с самого начала стоял...
- Как, в принципе и все остальное...
Они прибавили ходу, хотя чисто внешне скорость их полёта не увеличилась. Они стали входить в плотные слои атмосферы.
- Слушай Майки. А как насчет того самого парня, который всё на себя принял?
- Это ты так про Иисуса что ли?
- Ну да. Я думал он все тем самым и отменил. Он же тогда на место главного метил. Куда он делся, кстати?
- Говорят, они между собой договорились, и Этот отправил его в Параллельные места. Там обстановка ещё хуже, чем здесь. Они, к примеру, только вчера догадались построить Вавилонскую башню.
- То есть он там ради того, чтобы ускорить процесс?
- Типа того, Гарри. Типа того.
И они опять замолчали. Платиновые перья их крыльев с непривычки нагрелись выше нормы. Пришлось включить гравитационное поле, которое они так не любили. От него болела голова, а ещё, говорили, что от него страдает потенция.
Наконец, они прошли сквозь все эти стратосферы и в районе нынешней Малаховки зависли в воздухе.
- Майк.
- Да, Гэрри.
- А помнишь, мы с тобой здесь как-то девушку "видели".
- Помню, помню. Из-за неё тебе твоя Афина таких люлей накатила...
- Да я не об этом. Я чего-то сейчас её вспомнил, мне прямо так хорошо стало, немного грустно, но, в общем, приятно. А потом еще в левом желудочке кольнуло, но тоже как-то по-доброму.
- Эх, Гарри. Я тебя понимаю. Я, если честно недавно навещал её. Мальчик, ну вылитый ты, правда, вот нос мой.
- Опять ты издеваешься Майки.
- Извини, я просто пошутил. Нос, если ты об этом, тоже твой.
Внезапно, у того, что Майки, снова затуманились глаза и он не своим голосом сказал:
- М....и. Вы что опять по бабам собрались. А ну марш на задание.
- Хорошо, хорошо, - испугался Гарри, - мы просто здесь от гравитационного поля восстанавливались.
- Знаю, как вы, козлы, восстанавливаетесь. Уже скоро придется специальную школу для ваших ублюдков открывать. Чтобы через пол минуты были на месте.
- Слушаюсь.
Майки вновь обмяк. Потом медленно, как угарный наркоман, зашевелил глазами
- Фух. И почему он все время через меня это делает. Устаревшая система.
- Да ладно тебе, полетели, а то опоздаем.
...
- Послушай, Майки, - начал Гарри. - Тебе не кажется, что всё, из того, что мы сказали сегодня друг другу какая-то ахинея. Что ты и я говорим друг другу вещи, которые ясно себе представляем и без разговоров о них. Что все наши слова и интонации исходят не от нас, а кто-то ещё вкладывает их в наши рты?
- Да, Гарри. Я тоже это почувствовал. Мы говорим это как бы друг другу, но на самом деле, все эти наши слова предназначены кому-то другому. Мне кажется, что этот "кто-то" даже не Господь Бог, потому что ему такие дешёвые приколы на фиг не нужны. Нет, Гарри, этот кто-то куда более могущественнее Бога.
И вообще всё это похоже на один старый театральный приём. Причём, довольно слабый сам по себе, он вдруг делает нас такими ненастоящими.
Но мы-то с тобой отлично знаем, какие мы на самом деле, что мы, действительно, существуем. Мы можем сказать другу какие-то настоящие вещи. Например, что мне нравится, как ты улыбаешься или мне приятно с тобой разговаривать, что ты интересен мне, что ты отличный друг, а вместо этого мы играем в какую-то дурную игру. Причём, никто не может уличить нас в этом, только мы сами. И от этого мне становится совсем тошно. Я вижу Гарри по твоим глазам, что и тебе тоже.
Всё наше бессмертие перестает существовать, Гарри, когда я начинаю думать об этом. Думать о том, что слова, они такие беспомощные, они абсолютно беспринципные. Они, как шлюхи, могут вылетать из нас без особой любви, без чувств. Мы неудачники, Гарри.
Я содрагаюсь, когда думаю о том что же я скажу своему малышу, если он вдруг спросит меня о том, кто я. Ведь я не шпион, не предатель, не поэт, даже не пьяница. Я никто. Ни в одной книге ты даже не найдёшь ни одного хорошего слова о моей профессии. Я - мальчик на побегушках. Я пуст, как пробка. Да, я предан своему хозяину, как собака. Я его гнев, я его вестник. Но всё это чужое и я ничто сам по себе. А ещё этот страх гордости, как дамоклав меч висит надо мной. Какая же это гордость, Гарри: если я хочу быть лучше, я не собираюсь задевать чужого самолюбия.
Вот, я говорю всё это и ничего не происходит. Нету никаких грома и молний, ничто не низвергает меня в преисподнюю. А знаешь почему? Потому что это правда, Гарри. Потому что это правда.
- Майки?
- Да, Гарри.
- Мне страшно. Твои мысли слишком похожи на мои. Вдруг это очередная проверка. Ну, ты знаешь на что.
- Нет, Гарри, это не проверка. Я точно знаю. Я всегда это чувствую.
- Тогда давай лучше помолчим.
Гарри молча посмотрел на Майки.
Майки также молча посмотрел на Гарри.
И они, развесив свои крылья, беззаботно заскользили в сторону Манхэттэна.